Одинокий мотив над пропастью. Людмила Федоровна Шалина

Так расходятся круги по воде, ширя в пространстве ход найденных мыслей… Выстроить систему, временно отсечь вытекающие отсюда боковые дорожки и оформить.

      Никольская, очистив свою работу от шелухи неудач, предложит её научному совету в чистом виде, не претендуя на Истину в последней инстанции. Но всё же надеется сделать тех, кто посыпает листья ДДТ, более отзывчивыми на её правоту. Они могут стать её союзниками. Да потому, простите, что главное чую – ось земли, как всё должно вертеться и в небе, и в научной среде. А Гагина… пусть будет в моём проекте главнее главной!

      Так хотелось всем верить, уступать, поделиться хотя бы краюхой удачи. Да, что там краюхой – всем опытом целиком, – как хлебом насущным в единой научной среде. Забирайте всё! Я давно готова – пусть безымянный подвиг будет полезен людям. Испуг Надежды Микроскоповны перед бесповоротными авторитетами закончится, и Никольская спокойно отойдёт в сторонку. Но жить нам придётся теперь в глубинах Космоса! – …И вдруг растерянно улыбнулась. Собственная мысль загнала Никольскую в тупик.

      Разве там… больше некому жить? Никольская вдруг обнаружила истинную цену своему многотрудному, порой самолюбивому натиску. Оставь! Оставь это! «Кровь отливает от лица. И за ним по пятам последует боязливое самоуничижение, робкий испуг перед тем, что могло такое совершиться». Прости меня, «Доктор Фауст», разумея со вздохом, что роль подсобная так и останется написанной на роду её бедой.

      В институте началась очередная кампания, проводимая буквоедами, а то и недобросовестными, мало знающими людьми, – менялись ставки, зачёркивалась тематика, расформировывались лаборатории. Гагина понимала, что Никольская вытянула воз, который был под силу почти целому коллективу. Если Никольская начнёт трепыхаться, доказывать мою несостоятельность, как руководителя, ссылаясь на свою капитальную работу; ведь ни в какие параграфы задним числом это теперь не вставишь.

      После обеда Гагина вызвала Никольскую к себе:

      – Ия Петровна, – начала таким тоном, будто ей предстоял строгий выговор, – защищаться вам в институте у нас не удастся… да и нет смысла.

      У Никольской всё оборвалось внутри.

      – Диссертация ваша может выйти на докторскую, – вынуждена была сообщить Гагина, – но надо избрать тактику. Я нашла тот учёный совет, где заинтересовались вашей темой. Должны быть благодарны, что я забочусь о вас! – упрёк с оттенком угрозы прозвучал в голосе, не терпящем возражений.

      – Как?! – удивилась Никольская.

      – На днях будем оформлять переводом. Тот коллектив оценит вашу работу по заслугам.

      Никольская вспыхнула и запнулась, не ожидая такого поворота событий:

      – Благодарю…

      – Вы без меня и хлопотать об этом не стали бы, – мягко напирала Гагина, стараясь закончить трудную роль.

      – А… разумеется, – Никольская выходила из оцепенения. Она проработала здесь шестнадцать лет, теперь ей указали на дверь. С удивлением смотрела на Гагину, проигрывая в голове своё отступление: …если бы ты помог мне на защите, оградил бы на учёном