Свет на теневую сторону. Людмила Федоровна Шалина

и пошла проверять на вешалке за дверью одежду сына:

      – Даже техасы не можешь постирать супругу, – все задубели.

      Обнаружив все оплошности невестки, вернулась в комнату:

      – И ничего тебе не скажи. Уж и с дядей ему теперь не выпей, и навес на балконе не нужен – пусть размывает балкон! –…Обвалится на кого-нибудь.

      На вас и обвалится, – смолчав, зловеще заскрипела рейкой.

      – …И друзей не пригласи. А с этими муж-чинами, что ушли, даже чаю с мёдом не попив, Юра расписывать будет, – надо понимать. Так теперь везде – не подмажешь, не поедет. Иногда и принять надо…– Серафима Яковлевна отбрасывала костяшки фактов и неполадок в доме тихо и энергично, как на бухгалтерских счётах.

      – А жен-чины теперь такие – все успевать должны. Прислуги нету, на перинах не спим. Надо самой быть попроще да помужественней, – не молчать, тогда и муж выпивать помень-че станет…

      Серафима Яковлевна продолжала по-родственному сидеть подле Веры, соображая, чем бы ещё супругам помочь. Не умела она сказать толком о том, что сама понимала по материнскому делу:

      – …А подушки ему две клади – он любит. От мягкого тоже любовь в доме.

      Не получив от невестки ответа ни на один вопрос, пошла к сыну.

      – И кровать толком-то забрать ему не может, – уговаривая и укладывая Юру спать. Вернулась высказать снохе последнюю боль.

      – Ты потому и замуж за него пошла, что у него карман толстый, – и похлопала себя по бедру. – А нет должного уважения к мужчине, нет и счастья. – Вернулась в кухню и налила себе холодной воды из-под крана!

      Одеваясь в передней, все же напомнила:

      – Сегодня опять ковры давали. У меня там одна жен-чина знакомая работает…

      Юра, нетвёрдый в ногах, неожиданно возник из-за своей двери в трусах и майке с рюмкою в руках и обнял Веру за плечи, чтоб мать видела семейную сцену:

      – А что жена, счастья в доме от тебя все равно не дождешься, давай хоть прибарахлимся. Получу деньги за «Космос», да ковер купим! – поцеловал её в щеку и осушил хрустальную рюмочку, которую налил недавно Вере. (А рюмка весь вечер так и стояла нетронутой, как для неживого человека).

      – За твое здоровье, ма, и за Веркин успех!

      – Не Верка, а Вера, – это ещё что за обращение? – поправила мать.

      – Заходите, – сказала Вера на прощание свекрови, – будем рады.

      – Мне приглашение не нужно – не к тебе хожу, – выдерживала мать достойную линию. – Мы люди простые, хоть и не рабочие. Но у нас в семье всё по-простому да по-доброму, без подковырок. И на уме друг против друга плохого ничего не держим.

      – Ма, заходи чаще, не боись! …Я сам Верку боюсь. Мы революций делать здесь не будем, и тебя, Сима, в обиду не дадим, – похлопав мать по плечу.

      Серафима Яковлевна запрятала под вешалку свои тапочки и спускалась по лестнице с чувством исполненного долга.

      22. Слоны-живописцы.

      Как только закрылась за матерью дверь, Вера отпала на диван и схватила одну из книжек, что накидал сегодня Юра, готовый запрячь себя в телегу «Космоса».

      Вернулась к