Библиотекарша: роман с жизнью и смертью. Виктор Аркадьевич Бердинских

Это ж центр мира, во всяком случае моего. Место, где я живу! А настоящая глушь – это дебри большого города. Ни свежей воды, ни живого воздуха, ни леса, ни реки – это же кошмар! Нет там настоящей жизни! Это все эрзац! Работа, еда, отдых – все сплошь имитация. Бедненькие люди! Живут – горе мыкают. И в своем убожестве не осознают этого. А спеси то, самодовольства – немеряно! Надо, конечно, москвичей как белых медведей в резервации изучать. Это же не Россия уже, а новый подвид человека – двухмерно-фанерного. Ну да Бог с ними! Свою голову всем не вставишь.

      Ну и вот, возвращаясь к себе… Папа мой, Гурий Николаевич, как у нас говорят, возрастной. Он мелкий служащий из кооперации. Родился в 1887 году. Имечко редкое – назвал поп по святцам при крещении. На кого в тот день тезоименитство пало. Удалось ему еще в поздних народнических кружках побывать, поучиться много где (нигде только образование свое не закончил), в Первой мировой и на Гражданской войне повоевать, а и после нее в Красной армии послужить. Вернулся в Кукарку поздно, когда сокращения большие в армии пошли году в 25-м. Снова у разбитого, так сказать, корыта. И женился уж лет 38 на мой маме – 19-летней местной красавице из богомольной семьи старого образца. И об этом у меня стих есть (про маму). Давно живу, зажилась, завалялась. Про все на свете мои самодельные стихи есть.

      Разница, конечно, в возрасте у них была большая. Тогда ведь люди и старели раньше. Израбатывались сильно. Виднее все это было, чем сейчас. Так что мама вышла замуж почти за старика. Но папа очень душевный был, добрый, спокойный. Вот каким то неярким светом души и оплел, притянул маму. Родилась я чахлая и всю жизнь из болезни в болезнь. Месяцами на койке лежала. Если бы не мама, не подруга моя задушевная Александра Петровна – давно бы уже умерла.

      Ну и снова к нашим баранам. То бишь к нити моей жизни. Болела, училась. Голова, как у многих болезненных, острая была. Отличница. В 1941 году папу на фронт не взяли по старости. А артель кооперативная, где он служил, закрылась. Жить стало совсем нечем. Забоялись, что с голоду все помрем. Два года кой как еще перебивались. И черт, видно, свел однажды папу с вербовщиком. Уговорил, уломал старого дурака ехать на север Архангельской области – на полуостров Канин в село Несь Ненецкого округа. Старый книжник уши и развесил, поверил в золотые горы. Все втроем и собрались. Продали все что могли – даже огород и приехали к разбитому корыту в 43-м году осенью. В войну быстро все менялось. Никакой работы папе уже нет. Назад ехать не на что, жить негде, есть нечего – надо умирать. Как выжили? Удивляюсь.

      А с другой стороны – мы и в Кукарке уже опухали с голода и обязательно бы наверное умерли… Не угадать что лучше. А там стал папа чуть живой от голода старик. Ходить – искать работу. И повезло неслыханно – директор школы взял его военруком к себе. И кмнату дал в коммуналке. Чудо и счастье! Вот с 43-го до 47-го года жили там. Семилетку там закончила, работать пошла в 15 лет в детский интернат для ненецких детей. Хлеб ешь – так работай.

      А в 47-м году, слава тебе Господи, вернулись назад в Кукарку – как из ссылки. Опять к разбитому корыту. Но как то душа у меня к Северу привязалась: к простору тундры, чистоте воды и невероятной зелени трав, взрывному вкусу оранжевой ягоды морошки (ничего в жизни вкуснее не ела)… А белые ночи, полярное