Кон-Тики. Михаил Борисович Зуев

сегодня… замуж… позвали!.. – рапортовала мне Цапля в перерывах между смыканиями наших губ.

      – Кто? – спросил я.

      – Епишин! – заорала Дерюгина.

      – И чего?

      – Не пойду! – твердо, словно костыль в шпалу забивая, рявкнула Дерюгина и махнула полстакана вермута.

      – Почему?

      – Он идиот!

      – Ладно, девки, все с вами ясно. Есть хотите?

      – Хот-и-им! – нестройным двухголосым хором возопили Цапля с Дерюгиной.

      – Тогда я пошел на кухню…

      Цаплина кухня была особым местом. Каждый раз, оказываясь там, я не уставал удивляться. В этом пространстве еще совсем недавно хозяйничали три взрослые женщины: цаплина мама, цаплина младшая сестренка Зойка и сама Цапля. Три женщины, не чуждые изяществу, высоким мыслям и даже красоте. Ну да, теперь там осталась Цапля в единственном числе, ладно. Но бог мой, как же можно было так засрать несчастную кухню?! Какие неизмеримые усилия нужно было для этого приложить?

      Когда только оказался здесь, первое, что я сделал – вымыл всю посуду, что, наверное, с полнедели, а то и дольше, копилась в раковине и на прилегающей к ней тумбе-столе.

      Я мыл; Цапля сидела напротив, хлопая глазами. Она даже не догадалась вытирать чистые тарелки, кастрюли, плошки, вилки и ложки. Когда я закончил, Цапля поднялась с табурета, подошла, обняла, притерла меня к стене роскошным бюстом, всегда – к моей радости – оказывавшимся рядом с моими ненасытными губами, и тихо прошептала:

      – Какой ты у меня… хозяйственный… За что мне такое счастье…

      За три месяца я привел цаплину кухню в состояние идеальной чистоты и порядка. Всё стояло теперь по местам; жиру, гари и грязи не было никакой возможности больше жить здесь. И уж не знаю, почему, – но уж точно не со стыда, стыдиться она не умела, ничему и никогда, – Цапля научилась мыть посуду, и делать это вовремя.

      Но была на кухне одна вещь, вмешиваться в судьбу которой мне было запрещено совершенно определенно и недвусмысленно: старая чугунная сковородка. Цапля уверяла, что ее в этом доме не мыли никогда; разве что ополаскивали после готовки горячей водой из чайника – лет так тридцать, а то сорок, а, может, и все пятьдесят. За это время сковорода обросла сверху, снизу и по бокам толстым бугристым слоем то ли угля, то ли кокса.

      – Ну, Стеш, ты же не будешь мыть кофейную джезву? – ласково спрашивала Цапля.

      – Нет, – кивал я, – так можно весь вкус кофе испортить.

      – Вот именно, – смеялась мне карими глазами с длиннющими ресницами Цапля, – тогда зачем мыть сковородку?

      У меня не было ответа. Своим взглядом она могла вить из меня веревки.

      Я быстро начистил картошки и отправил ее жариться на заслуженную сковороду. Вскоре кухню заполнил неземной аромат; содержимое сковороды стало золотистым.

      – Кушать подано, идите жрать, пожалуйста! – проорал я, высовываясь в коридор.

      ***

      – Спишь?

      – Что, Цаплёнок?

      – Картошка