Цвет весенней листвы. Зелень. Анна-Нина Коваленко

советовала сдать комнату одному её знакомому человеку, студенту. Ведь всё равно, она сказала, Ваш сын (дочь?) ушёл (ушла?), и вряд ли вернётся, найдётся. Рент, аренду то есть, платить будет легче. Логично. Хоть и жестоко. Да и то, что они всё знают, узнаЮт, неприятно. Вскоре пришёл он, надушенный красавец-брюнет – где-то я его уже видела – весь в чёрном, с красной розой в руках:

      – Это Вам. Это символ. Это Аленький Цветочек, книжку такую читали?

      – Спасибо. Читала. Сказку. Аксакова. Хоть мне казалось, тем символом мог быть цветок «Скарлет», ведь имя этого цветка стало определением цвета. И потом, именно цветок Скарлет не может жить оторванным от корня.

      – Нет, роза! Роза! Так считает Рудольф Штайнер!

      – Ах, извините. Если так считает Штайнер… Лиза сказала, Вы студент?

      – Да, студент, Школы Эвритмического Танца!

      – Эвритмического! Боже мой, не знала, что в Америке, в штате Нью-Йорк, есть школа Эвритмии. Вот, возьмите ключ.

      II.      LESSONS DE VOL* (*УРОКИ ПОЛЁТА- фр.)

      – Спасибо за предоставленное слово, – Лысенький промакнул салфеткой пухлые губы. – Мои истории, может быть, не столь пикантны, как… (Выразительный взгляд в сторону Чёрного с куском хачапури в зубах.) Родился я в элитарной среде и семье: мать – главный бухгалтер в бухгалтерии Литературного Института. Отец – диспатчер крупнейшего столичного гастронома. У нас всегда были зимой на столе свежие овощи и фрукты. Школьником я проводил летние каникулы в Переделкино, где у моих предков была дача, или в замечательном, лучшем пионерском лагере «Артек». Мать имела авторитет и сильное влияние как на администрацию института, так на будущих и настоящих литераторов. По окончанию средней школы я поступил в Литературный Институт…

      * * *

      … В деревенской глуши, где люди трудились от зари до зари, а ещё вернее, от темна до темна, трудились на колхозных работах и по дому, никто не имел понятия, было не до того – о изящных искусствах, манерах, изящных танцах.

      А я хотела танцевать.

      Тем летом мама вела меня к дедушке на пасеку, он работал колхозным пчеловодом, далеко. В самом начале нашего пути нас догнал грузовик; водитель, распахнув дверцу кабины, предложил «подбросить». Однако, все мамины попытки посадить, то есть засунуть меня, упирающуюся, брыкающуюся, в кабину, а в моём восприятии – в чрево незнакомого огромного страшного ревущего вонючего существа «Машина» – видели бы вы мои слёзы, слышали бы мои вопли! – кончились тем, что грузовик оставил нас в покое, уехал, разбрасывая в стороны сорванные придорожные травы, а мама, переждав конца моего припадка ужаса, взяла меня снова за руку, и мы продолжили путь по узкой пыльной грунтовой дороге. На подступах к пасеке вступили в лесок.

      Идём спотыкаясь о фиолетовые соцветия мышиного горошка. Далеко-далеко позади осталась, блеснула полоска реки. Мысль-молния: «Надо это запомнить!»

      Вот дедушка сидит на корточках у одного из ульев, сидит и окуривает, а на голове его шляпа с сеткой. Собака Пчёлка и сынок её Борзик рядом.

      Я