Я. Ты. Мы. Они. Алиса Евстигнеева

что мать просто пьяна? Но Кирилл не отпускает меня, в его взгляде появляется тревога.

      Собираюсь с последними силами и свободной рукой глажу его по вихрастой макушке:

      – Я в порядке, в порядке… Просто голова болит. Попроси Дамира, чтобы заказал пиццу на ужин. Мне прилечь надо.

      В его взгляде перемешались испуг и растерянность, но Кирилл всё же отпускает меня. Я даже, кажется, улыбаюсь. Поднимаюсь на второй этаж и, наконец, оказываюсь во власти нашей спальни, за дверью слышен топот Кирилла и его громкое: «Стааааассссс».

      Не знаю, через сколько появляется Сашка. Через 20 минут или два часа. Сначала до меня доносится шум: топот, голоса детей, восторженные крики Кристины и Вики: «папа!». Слышу сбивчивый рассказ Стаса, забывшего обо всех утренних обидах. Догадываюсь, как тот просит у Саши что-нибудь сделать со мной. Не знаю, что отвечает ему отец, но через минуту дверь спальни открывается и на пороге появляется Чернов. Обутый и полностью одетый. За его спиной маячат дети, но он командует им «кыш» и закрывает дверь, отрезав все пути к отступлению. Поразительно, но ещё мгновение назад наша спальня казалась мне укрытием ото всех бед, но оказавшись наедине с мужем, чувствую себя в ловушке.

      Я стою у окна, на улице уже начинает темнеть. Интересно, кто-нибудь догадался загнать собаку домой? И заказали ли дети пиццу?

      – Сань, – опять шепчет Сашка. Боже, как же я любила когда-то его голос.

      Но я не оборачиваюсь, всё ещё смотрю в окно и пытаюсь сосредоточиться на своих жалких мыслях о собаке и пицце. Понимаю, что это трусость, и сама себя ненавижу за это. Сашка ещё какое-то время стоит у двери, а потом всё же решается подойти ко мне. Стоит за моей спиной и почти не дышит, по крайней мере я не слышу. Потом осторожно касается моего плеча, но я отлетаю от него в другой конец комнаты:

      – Никогда … не… трогай… больше … меня! – тщательно выговариваю я каждое слово.

      Его руки сжимаются в кулаки, но скорее от непонимания, куда их сейчас деть, чем от злости.

      – Сань, я виноват, понимаю. Но, давай попробуем поговорить.

      Я упрямо вздергиваю подбородок, и видимо качаю головой, потому, что Сашка тут же добавляет:

      – Нам это нужно, ты же понимаешь, – он выглядит таким рассудительным, что у меня зарождается ощущение, что это я сегодня что-то натворила. И от этого становится так обидно.

      – Не понимаю… ничего не понимаю, вообще. Боже мой, какая же я дура наивная. Я же сегодня весь день металась по Москве, искала тебя, переживала как там Сашенька с его работой, делами… А он… Хорошо хоть провёл время, а?

      Сашка кусает губы и виновато отводит глаза, видимо не выдержав моего безумного взгляда. Я нервно откидываю волосы назад и продолжаю свою гневную тираду, сама не замечая того, как перехожу на крик:

      – Хотя нет, не отвечай, не хочу знать! Чёрт, Чернов, что же ты натворил!

      Дышу тяжело и почему-то хрипло.

      – Натворил, да… С радостью бы сказал, что не понимаю, как всё случилось, что всё это была случайность…

      – И мне от этого