Восемь лучших произведений в одной книге. Аркадий Гайдар

я, брат, штуку знаю.

      – Какую?

      – У нас за хатой зеленые яму через дорогу роют, а черт ее знает зачем. Должно, чтоб никто не ездил.

      – Как же можно не ездить? – с сомнением возразил Димка. – Тут не так что-то. И зеленые торчат и яму роют… Не иначе, как что-нибудь затевается.

      Пошли осматривать свои запасы. Их было еще немного: два куска сала, кусок вареного мяса и с десяток спичек.

      В тот вечер солнце огромным красноватым кругом повисло над горизонтом у надеждинских полей и заходило понемногу, не торопясь, точно любуясь широким покоем отдыхающей земли.

      Далеко, в Ольховке, приткнувшейся к опушке никольского леса, ударил несколько раз колокол. Но не тревожным набатом, а так просто, мягко-мягко. И когда густые, дрожащие звуки мимо соломенных крыш дошли до уха старого деда Захария, подивился он немного давно не слыханному спокойному звону и, перекрестившись неторопливо, крепко сел на свое место, возле покривившегося крылечка. А когда сел, тогда подумал: «Какой же это праздник завтра будет?» И так прикидывал и этак – ничего не выходит. Потому престольный в Ольховке уже прошел, а Спасу еще рано. И спросил Захарий, постучавши палкой в окошко, у выглянувшей оттуда старухи:

      – Горпина, а Горпина, или у нас завтра воскресенье будет?

      – Что ты, старый! – недовольно ответила перепачканная в муке Горпина. – Разве же после среды воскресенье бывает?

      – О то ж и я так думаю…

      И усомнился дед Захарий, не напрасно ли он крест на голову положил и не худой ли какой это звон.

      Набежал ветерок, колыхнул чуть седую бороду. И увидел дед Захарий, как высунулись чего-то любопытные бабы из окошек, выкатились ребятишки из-за ворот, а с поля донесся какой-то протяжный, странный звук, как будто заревел бык либо корова в стаде, только еще резче и дольше.

      Уо-уу-ууу…

      А потом вдруг как хрястнуло по воздуху, как забухали подле поскотины выстрелы… Захлопнулись разом окошки, исчезли с улиц ребятишки. И не мог только встать и сдвинуться напуганный старик, пока не закричала на него Горпина:

      – Ты тюпайся швидче, старый дурак! Или ты не видишь, что такое начинается?

      А в это время у Димки колотилось сердце такими же неровными, как выстрелы, ударами, и хотелось ему выбежать на улицу узнать, что там такое. Было ему страшно, потому что побледнела мать и сказала не своим, тихим, голосом:

      – Ляг… ляг на пол, Димушка. Господи, только бы из орудиев не начали!

      У Топа глаза сделались большие-большие, и он застыл на полу, приткнувши голову к ножке стола. Но лежать ему было неудобно, и он сказал плаксиво:

      – Мам, я не хочу на полу, я на печку лучше.

      – Лежи, лежи! Вот придет гайдамак… он тебе!

      В эту минуту что-то особенно здорово грохнуло, так что зазвенели стекла окошек, и показалось Димке, что дрогнула земля. «Бомбы бросают!» – подумал он и услышал, как мимо потемневших окон с топотом и криками пронеслось несколько человек.

      Все стихло. Прошло еще с полчаса. Кто-то застучал в сенцах, изругался, наткнувшись на пустое