Проклятые дни. Зарисовки с натуры. Даниил Владимирович Санкин

дело приобретает официальный оборот, рабочие стали расходиться.

      – Если увидите людей с ранами, повреждениями, если они сами на эти раны вообще внимания не обращают, двигаются ломаной походкой, не отвечают на вопросы, – это зараженные. Их не вылечить, поэтому самое правильное – добить. А это можно только повреждением мозга. Организуйте оборону здесь по периметру. Забор у вас высокий. А еще лучше – распускайте людей и мотайте из города. Такой мой вам совет, – сказал майор, забираясь в свою машину, – И дверь от доброхотов сердобольных прижмите чем-нибудь!

      Часть людей вняло совету немедля. Подобрав подходящие по размеру куски арматуры, они направились к выезду со стройки.

      За их спиной, деловито тарахтя дизелем, небольшой скрепер тащил в ковше к заваренной двери обломанную негодную бетонную плиту…

      21 марта, среда, ранний вечер.

      Москва, железнодорожная платформа на въезде в город.

      Александр вышел из вагона пригородной электрички. Поезд до Москвы полз уж совсем неприлично долго. Останавливался, подолгу стоял на перегонах. А теперь вот и вовсе: «Поезд дальше не идет. Просьба освободить вагоны!» Хорошо хоть, добрались до крайней станции метро. Попутчиков у Александра было мало. Народ, перепуганный зловещими слухами, в Москву не спешил. Напротив, все стремились выскочить из мегаполиса.

      Довольно легко проскочив мимо милиционеров, толпящихся по обе стороны от турникетов на станции метро, Александр спустился на платформу и вошел в вагон подошедшего состава. Уже находящиеся в вагоне пассажиры настороженно оглядели вновь вошедшего, но, не заметив за ним никаких странностей, снова занялись своими делами. Никто не спал. Кто-то настороженно переглядывался. Ехать было далеко – почти полностью ветку – из конца в конец. Благо без пересадок. Александр собрался с мыслями. И чего его понесло в эту самую, пораженную неизвестной болезнью, Москву? Хотя, в принципе, он лукавил. Ему было совершенно ясно, почему. Всему виной было отчасти врожденное, а отчасти привитое в военном училище чувство долга. Как давно это было… Еще в приснопамятные времена могучего СССР с его несокрушимой идеологией. Потом как-то внезапно всё рухнуло. Локальные межнациональные конфликты, на которые свежеиспеченный лейтенант Ильчев попал сразу после выпуска – киргизы там схватились с узбеками по поводу распределения воды из арыка или турки-месхетинцы вспомнили какие-то старые обиды, переросли в полноценные войны с применением танков и авиации. И вот уже капитан Ильчев лежит под минометным обстрелом в пологой седловине недалеко от Шали и материт артнаводчика, который никак не скорректирует огонь наших гаубиц, в то время как бойцы Ильчева, сцепив зубы, отбивают поддерживаемую огнем минометов и крупнокалиберных пулеметов атаку ичкерийцев… Александр тряхнул головой.

      Поехать в Москву его попросили супруги Кремовы – оба работали врачами в маленьком поселке, или, как его гордо называли местные – «поселке городского типа» на окраине Московской области. С ними свела судьба в госпитале, где Александр лечил пулевое ранение предплечья… Кремов же был