Пелэм, или Приключения джентльмена. Эдвард Джордж Бульвер-Литтон

– самый верный признак безделья. Но вы на этом потеряли – памфлет хорош. К слову сказать, у *** незаурядный, хотя и не обширный ум, напоминающий мне садик мелкого буржуа где-нибудь под Лондоном. Тут и хорошенький цветник и китайская пагода; дуб – в одном углу, грядка шампиньонов – в другом, а главное – готическая руина против широкого окна-фонаря. Вы можете одним махом пересечь такой садик от края до края; все четыре страны света – в пределах кротового холмика! Но все, что вы там найдете, в своем роде хорошо, все размещено не без изящества и не без плана.

      – Какого вы мнения, – спросил я, – о министре, бароне де **?

      – О нем-то? – воскликнул Винсент. – Его душа? Она

      Сидит на корточках и еле нам видна,

      та душа мрачна и полна смятения, ее тревожат смутные видения старого строя; она подобна летучей мыши, кружащей вокруг келий древнего замка. Жалкая, старомодная душонка! Но я ни слова больше не скажу о ней – ибо

      Над тем глумиться не пристало,

      Что так уж бесконечно мало —

      как душа барона де **.

      Видя, что лорд Винсент расположен язвительно острить, я тотчас направил его rabies[110] на мистера Абертона, внушавшего мне невыразимое презрение.

      – Мистера Абертона? – воскликнул Винсент в ответ на мой вопрос, знает ли он этого обходительного атташе. – Как же! Это тот, кто, упоминая об английском посольстве, говорит «мы». Кто самые знатные визитные карточки выставляет напоказ у зеркала над камином и сам себе пишет billets doux[111] от имени знаменитейших герцогинь. Он – карманного формата собрание изящнейших афоризмов в переплете из телячьей кожи! Прекрасно знаю! Кажется, он прилично одевается, – не так ли, Пелэм?

      – Его одежда хорошо сшита, – ответил я, – но разве может человек с такими ручищами и ножищами быть хорошо одет?

      – О! – возразил Винсент. – Я представляю себе, что он приходит к самому лучшему портному и говорит ему: воротник сделайте в точности такой, как у лорда Н. Он не осмелится надеть жилет нового фасона, пока этот фасон не будет узаконен каким-нибудь авторитетным лицом; в моде, как и в причудах, он подражает только наилучшим образцам! Такие молодчики всегда настолько гнушаются себя самих, что кичатся своей одеждой, – подобно китайским морякам, они курят благовония перед иглой[112].

      – А мистер Говард де Говард? – спросил я смеясь. – Какого мнения вы о нем?

      – О тощем секретаре? – воскликнул Винсент. – К нему вполне применимо математическое определение прямой линии – длина без ширины. Его закадычный друг мистер Абертон вчера бежал со всех ног по улице Сент-Оноре, чтобы не отстать от него.

      – Бежал! – повторил я. – Совсем как простолюдин – разве кто-либо когда-либо видел меня или вас бегущим?

      – Правильно, – сказал Винсент, – но, увидев, как он гонится за этим высохшим, призраком, я сказал Беннингтону: «Я нашел подлинного Петера Шлемиля!» – «Кто же это?» – с простодушной серьезностью спросил сиятельный лорд. «Мистер Абертон, – пояснил я, – разве вы не видите, как он гонится за своей тенью?» Но забавнее всего в этом иссохшем

110

Ярость (лат.).

111

Любовные записочки (фр.).

112

…курят благовония перед иглой. – Бульвер-Литтон усматривает в этом какой-то род фетишизма, тогда как ароматические свечи, зажигаемые возле компаса, просто заменяли китайским морякам часы (время горения каждой свечи было точно измерено).