Спаси себя сам. Лин Роуз

the otherness came

      And I knew its name

      The love, the dark, the light, the shame…

      Слегка накрапывает. Рядом тянутся тонкие ряды незатейливых сосен. Даже вместе они выглядят так одиноко, что становится не по себе. Стволы у них такие темные, словно их обмазали дегтем.

      Последний раз я видел такие в лесу недалеко от кладбища, в котором захоронили дедушку. Пока его опускали под землю, а мама навзрыд рыдала на плече отца, я думал о том, что люди высосут смолу, добудут все сосновые почки, экстракты и эфирное масло для лекарств, а затем отправят их на древесину, и так по кругу.

      Пока мы хоронили дедушку, я думал о производственном цикле сосны.

      Просто потому, что мне было все равно, умер он или нет. В свои шестнадцать лет я знал его ровно две недели.

      Нелюдимый угрюмый человек, который сторонился добра и человечности как ливня. Как бы я не старался подточить эти острые углы и отыскать его душу, у меня не выходило. Так он и остался в памяти как бесчувственный демагог.

      Жестокие люди меняются только ради кого-то или чего-то. Но даже родные дети не заставили его пойти на такой «безрассудный» шаг как добродетельность.

      Короче, эта драма привела к тому, что я принял его смерть без слез и сожалений.

      Мог ли я плакать?

      Должен ли был?

      Конечно, нет.

      К черту все эти мнимые правила этикета. Полный отстой.

      Наша человечность к человеку зависит только от степени привязанности. Человечество может гурьбой вымирать где-нибудь в странах третьего мира

      или в поселениях, лежащих недалеко от горячих точек,

      голодать,

      разбиваться на самолете,

      взрываться от очередного теракта и прочей бесчеловечной ерунды.

      Кто-нибудь из твоих близких заикнется об этом? Может, упомянет невзначай после просмотра новостей, вздохнет и бросит жалкое, горькое «бедные люди».

      Стоит ли говорить о том, как долго и нудно твоя мать будет страдать над могилой своего дяди, скажем, или отца? Сколько ведер придется купить, чтобы собрать каждую каплю слез, падающую с горящих пухлых щек?

      Все зависит от степени привязанности.

      Это доказано опытом.

      Люди соберутся.

      Люди поплачут.

      Люди разойдутся.

      Вот и все. Вот и все похороны.

      Остается только пожелать трупу терпения, пока его будут пожирать черви и всякая подземная живность.

      Вдох

      Я, на самом деле, полный кретин.

      Выдох

      Заставляю себя думать, что мертвые люди – всего лишь вещи, всего лишь гниющие трупы, в то время как некоторые из этих трупов превратили мою жизнь в настоящий ад.

      Алан, мне кажется, ты чокнулся, – смеется она, – может стоит записаться к психологу или стразу к психиатру?

      Может быть и стоит.

      К нему-то я и иду не самым ровным и не самым уверенным шагом.

      Такое волнительное и нервное состояние, что встреться мне на пути лось, я и глазом не моргну.

      Продолжу, как и сейчас, глубоко вдыхать прохладный воздух и тонуть в собственных нескладных мыслях.

      Боже, Алан, ты просто псих, как я тебя люблю!

      Заткнись,