Мужчины на моей кушетке. Брэнди Энглер

никогда не думал, что все это может быть иллюзией.

      – А что было для вас самым трудным в этом осознании?

      Дэвид проигнорировал мой вопрос.

      – Полагаю, меня просто возбуждает, когда девушки меня хотят, – сказал он. Я поддержала его раздражительность, вместо того чтобы критиковать ее.

      – Значит, для вас очень важно, чтобы девушки вас хотели.

      – Да, думаю, так.

      – Как вы считаете, что это говорит о вас?

      – Черт, да откуда мне знать?! Думаю, это означает, что я лучше отношусь к себе, когда соблазняю женщин.

      – И поэтому вы ведете себя со мной как соблазнитель?

      – Я нахожу вас привлекательной, что в этом дурного?

      Теперь была моя очередь пропустить его вопрос.

      – Каково это для вас – вести со мной такие разговоры? – Я сохраняла мягкий тон, но удерживала его взгляд.

      – Временами – неловко. Но я способен с этим справиться.

      – Похоже, что так. Вы вошли. Вы сказали мне, что я сексуальна. Это ваш обычный шаблон в обращении с женщинами. Вы уверены в себе и соблазнительны – и все же… – Я подпустила в выражение лица обеспокоенности. – И все же вы труднодоступны. Мне, например, трудно по-настоящему поддерживать контакт с вами. Интересно, происходит ли то же самое в ваших отношениях.

      Я задела больной нерв.

      – Верно, – тихо проговорил Дэвид. – Моя подруга, Никки, жалуется, что я не раскрываюсь.

      – Как вы считаете, что она имеет в виду?

      – Не знаю. Что я не способен любить, по крайней мере так, как она себе представляет любовь. Разве не поэтому я пришел сюда?

      – Расскажите мне побольше о Никки.

      – Думаю, она могла бы быть моей единственной.

      – Что заставляет вас так думать?

      – Я знаю, что она любит меня, и думаю, что она будет верна мне. И она очень сексуальная. Вот потому-то я и не могу понять, зачем я продолжаю путаться с другими женщинами.

      Что такое было в этом мужчине, из-за чего он должен был постоянно «бегать налево»? Люди, которые так озабочены подобными вопросами – насколько сексуальны они сами, насколько сексуальны их возлюбленные, на какой машине они ездят, какого размера у них дом, – кажутся мне слабыми и инфантильными. Ну вот, я снова сползала на позиции осуждения – и не могла удержаться! Да, подобное верхоглядство казалось мне искусственным и ребяческим.

      Я представляла себе, как Дэвид и его приятели шатаются по барам – праздные компании бывших студентов в брюках цвета хаки, скучные, банальные, прозаические. Но хуже всего было высокомерие и та самая простота, что хуже воровства, – вульгарность выражений вроде «у нее была великолепная грудь и пресс, твердый как камень». Дэвид не прославлял физическую красоту своей подруги в этом заявлении; в том, как он произнес слово «грудь», не было никакого намека на уважение или одобрение.

      Моя реакция на его речь обусловлена не моралью или моей южной чопорностью, но лишь ее дегуманизирующим