Женщины – наше всё (лучшее) 1 том. Алексей Леонтьевич Мильков

я боюсь присутствовать при родах.

      – Это не так страшно, как кажется.

      – А если я упаду в обморок?

      – Не бойся – я всегда рядом с тобой! Важно мне самой не потерять сознание, чтобы не потерять ребенка. А в обмороке оба сразу муж и жена – такое бывает редко.

      Звездинцев знал, что водит Гулю по отсекам в последний раз, поэтому подробно рассказывал назначение аппаратов.

      – Сегодня по плану проверка кессона на герметичность, – напомнил он.

      – Знаю, открыть вентили три, пять, семь, закрыть четыре, шесть, девять, – удивила его Гуля.

      – Сначала закрыть, а затем открыть, – поправил Звездинцев.

      По пути он незаметно прихватил из мастерской пресс-ножницы и спрятал их под одеждой.

      В спальне Гуля поставила цветы, зажгла свечи и курильницы с благовониями, дым в спальне возносился из кадильницы, и стала готовить постель. Наручники мешали, но Звездинцев, смирившись, помогал, как мог, ползая на коленках.

      – Я знаю, – продолжала она, – ты очень хотел детей. Глупо, что мы так долго тратились на всякие пустяки, забывая о главном. Но мы сейчас оплошность поправим…

      Эту ночь Звездинцевы посвятили себе.

      – Ты лепишь всё новые и новые гиперболоиды из моих губ, вдувая в них и выдувая из них новые образы, – восхищалась Гуля.

      – Но как-то машинально и безжизненно, – впал в беспокойство муж. – Разве фигуры получаются не какие-то абстрактные? Я их множу и принимаюсь за ваяние следующих таких же бездарных. И так до бесконечности.

      Тем не менее, Гуля восторженно повторяла:

      – Боже! Какие фигуры красивые и романтичные из высшего пилотажа. Я давно не была настолько любимой.

      – Знаешь, я, наверное, слишком долго поступал не так, думал не то, жил не тем, – оправдывался он.

      Гуля не поддержала его слова.

      Сомнения уходили прочь вместе с последней ночью, отличающейся по нежности чувств и накалу страстей непревзойденным колоритом.

      Перед самым искусственным рассветом Звездинцев осторожно достал из-под кровати пресс-ножницы, перекусил цепочку и, напоследок, поцеловал спящую Гулю.

      К утру всё было кончено, он непоколебимо ушел в глубокий анабиоз, и счастливее человека не было во всей вселенной, а жизнь снова стала для него такой же прекрасной, какой была до этого злополучного полета.

      На саркофаге светилась табличка:

      “Гуля, прошу не морочить мне голову в течение ближайших пятнадцати лет!

      Твой любящий муж, Паша!”

      Целый день Гуля, вся в черном, у саркофага рыдала и ломала руки как вдова. Еще Гуля потрясала половинкой наручников, наблюдая, как вторая блестела на руке Звездинцева.

      Пришло сообщение: “взять на борт три саркофага с вошедшими в анабиоз, кои доставить попутно до следующей станции”. Саркофаги сгрузили и поставили рядом с Звездинцевым. В одном, примыкая к нему, опочивала молодая девушка. И Гуля, вспыхнув, воспылав к сопернице ненавистью от ревности, долго била кулаками по крышке ее саркофага, но тщетно.

      В операционном