Изумруд из Сан-Донато. Сан-Донато

палаше, ни о втором.

      На курсе Николай пользовался особенным уважением. Он все предметы знал непостижимо глубоко и никогда не отказывал однокашникам в объяснениях:

      – Тебе объясню, может и сам пойму, – шутил он обычно.

      И проводил за объяснениями иногда по нескольку часов. И не было популярнее его человека, когда в классе выполнялись самостоятельные задания по алгебре, навигации, геометрии:

      – Колчак помогите, ну что вам стоит?

      У него можно было занять денег. И даже не отдавать. Он никогда не напоминал, только при повторной попытке непременно отказывал:

      – Помнится, кто-то уже обещал вскорости вернуть? Не случилось? Ну как случится – обязательно обращайся, не откажу.

      И поэтому к Колчаку всегда прислушивались. Он был заводилой в проделках, доводя их до какого-то поэтического совершенства. И с ним все всегда выходили сухими из воды. Но была в нем какая-то особенная недетская серьезность к жизни, учебе и службе, внушавшая уважение.

      В итоге, с подачи опять же Колчака, вину за палаш на себя взял уже отчисленный по здоровью и проводивший в Корпусе последние дни перед отправкой на родину гардемарин третьей роты:

      – Тебя ведь даже на гауптвахту определить нельзя, потому как согласно приказа об увольнении ты есть лицо сугубо гражданское. А с гражданских взятки гладки.

      Адмирал объяснения принял. Хотя, конечно же понял, что его обвели вокруг пальца. Выступая перед строем всего личного состава Корпуса, он едва сдерживал себя от гнева:

      – Понимаю, что за всей этой историей стоит изворотливый ум либо будущего выдающегося флотоводца, либо отчаянного негодяя.

      – Гм-гм… – ряд офицеров не сдержало своего неудовольствия такой резкостью адмирала и красноречиво хмыкнуло. И тот осекся:

      – Надеюсь, с учетом вашей благородной крови и достойных родителей, что верно все-таки первое. Соглашаюсь на проигрыш лишь при том условии, что подобное более не повторится. И хочу, чтобы вы навсегда уяснили: на каждую хитрую задницу на Флоте непременно сыщется хрен с винтом. И вот вам вопрос для первой нарезки: откуда взялся этот револьвер? – адмирал потряс в воздухе подкинутым Ничипоруку наганом.

      – Так ведь виновный-то вроде найден, слава богу… – заметил кто-то из офицеров.

      – Уволенный от службы и отбывший сегодня на родину гардемарин сознался только в краже палаша. В связи с тем, что оружие не покинуло стен Корпуса, будем считать эту кражу неловкой шуткой. Но наган на Флоте на вооружение не принят. Откуда тогда наган, я спрашиваю?!

      Строй покорно, но нерушимо молчал.

      – Обещаю, полицейских ищеек в Корпусе не будет. Мы с вами люди особой флотской чести. Но если шутки повторятся, я вам этой самой честью клянусь, адмиральской честью, что каждый десятый будет уволен из Корпуса. Не может быть в нашем стаде паршивой овцы. Пусть даже не пытается такая овца заводиться. Мы – единый экипаж. И наш корабль – это Морской корпус. Прошу это запомнить.

      Слова адмирала настолько проникновенно западали в сердца