Или победить. Или умереть. Юлия Владимировна Букатова

честно призналась я, и Диего ударил себя по лбу ладонью, – не злись, я правда не понимаю, зачем мне притворяться слабой. Я могу сама нарубить дров и затопить баню, что в этом ужасного?

      –Это хорошо, если ты можешь нарубить дрова сама, – сквозь зубы протянул Диего, кажется, начинающий злиться от нашего ведущего в никуда разговора, – но не лучше, если их нарубит тот, кому с этим легче справиться? Неужели тебе не нравится, когда о тебе заботятся?

      Диего начинал закипать, я точно видела, что он на грани, и лишь чудо остановило его в тот момент, когда он сделал ко мне первый шаг, от которого у меня замерло, а через секунду забилось с бешеной скоростью сердце. Видит Бог, я хотела ответить, слова уже драли корень языка, но еще раз взглянув на Диего, решила промолчать. При ссоре молчание и спокойствие всегда раздражает сильнее – я поняла это по отцу, который своей холодностью сводил на нет любое выяснение отношений. Поэтому, сложив на груди руки, и поставив одну ногу чуть вперед, я холодно смотрела на Диего, давая ему возможность высказаться.

      – Хорошо. – Его голос неожиданно взорвался десятками тональностей, словно неконтролируемый фейерверк, и я ощутила резкую тревогу. – Я проезжал мимо и увидел, что к тебе лезут испанцы. Я помог тебе, разве это плохо?

      Я дала еще один шаг назад, видя, что он вышел из себя, и вряд ли отдает отчет своим действиям. В таком состоянии Диего был неуправляемым, и дрожащие от слепого гнева руки это подтверждали, в купе с набухшими венами на шее. Душащая духота показалась холодом, от которого некуда спрятаться, а небольшая посадка деревьев, окруживших нас, стала нависающим лесом.

      –Только попробуй сказать, что ты не просила меня о помощи, и справилась бы со всем сама. – Прошипел он, вытягивая вперед ладонь. – Я не говорю, что твое мужское начало, это плохо, – он на секунду закрыл глаза, словно мысленно заставлял себя успокоиться, мелкими затяжками втягивая воздух, – напротив, мне нравится, когда у девушки есть свое мнение и сила воли, амбиции, характер, это делает ее личностью. – Он замолчал, и устало потер переносицу, видно, стараясь держать себя в руках. – Но ты ведь даже помочь тебе не позволяешь, так нельзя, Каллет. Хотя-бы иногда можно воспользоваться помощью людей, которые тебя любят, в этом нет ничего позорного.

      Я испуганно смотрела на Диего, не находя ответ, и меня словно просквозило ледяным шквалистым ветром одно единственное понимание, раньше блуждавшее где–то рядом, не высовываясь до этого момента. Перед глазами проносились наши с ним встречи, тон его голоса, ухмылки, осторожные, мягкие касания, и легкое придыхание, с которым он произносил мое имя. Он словно путался в сетях, находясь рядом со мной, становился потерянным, и это бесило его. Диего ломало от понимания, что он бесконтролен над своими чувствами и эмоциями в отношении меня.

      Я столько времени считала, что его раздражительность – проявление ненависти, а это была лишь злость на мою слепоту.

      Любовь? Вряд ли, скорее влечение, вызванное природой.

      Но Диего ведь не идиот, и прекрасно понимал, я