Поэтика и семиотика русской литературы. Н. Е. Меднис

естественно предположить, что модель самого романа «Евгений Онегин», в которой литературность снимается тем, что на каждом этапе автор осознает ее именно как литературность, может рассматриваться автором как конечная, единственная эстетически истинная, прогнозирующая будущее движение романа как жанра. Однако здесь есть одна сложность: отвергая прежние романные модели и построенные на их основе прогнозы как нежизненные штампы, автор излагает свое художественное кредо:

      Иные нужны мне картины:

      Люблю песчаный косогор,

      Перед избушкой две рябины,

      Калитку, сломанный забор,

      На небе серенькие тучи,

      Перед гумном соломы кучи

      Да пруд под сенью ив густых,

      Раздолье уток молодых… (V, 203)

      Далее эта установка реализуется в описании Одессы:

      Одессу звучными стихами

      Наш друг Туманский описал,

      Но он пристрастными глазами

      В то время на нее взирал.

      Приехав, он прямым поэтом

      Пошел бродить с своим лорнетом

      Один над морем – и потом

      Очаровательным пером

      Сады одесские прославил.

      Все хорошо, но дело в том,

      Что степь нагая там кругом;

      Кой-где недавний труд заставил

      Младые ветви в знойный день

      Давать насильственную тень.

      _____________________________

      А где, бишь, мой рассказ несвязный?

      В Одессе пыльной, я сказал.

      Я б мог сказать: в Одессе грязной —

      И тут бы, право, не солгал. (V, 204—205)

      Всякий раз такие слепки с натуры даются в противовес либо себе прежнему, либо нынешнему романтическому и как бы снимают с действительности литературную маску, а с литературы – поэтический штамп. Но дело в том, что возведенное в абсолют движение к прозе тоже приводит к рождению штампа, только вместо штампа высокого возникает штамп низкий:

      Порой дождливою намедни

      Я, завернув на скотный двор…

      Тьфу! прозаические бредни,

      Фламандской школы пестрый сор! (V, 203)

      Не случайно упоминание о фламандской школе. Стало быть, песчаный косогор, рябины, калитка, сломанный забор, серенькие тучи и т. д. – это тоже своего рода литературность, только с противоположным знаком. Следовательно, говорить, основываясь на этих высказываниях автора, об утверждении Пушкиным высшей романной модели – модели реалистического романа вряд ли правомерно. Кроме того, эта прогностически данная модель романа не является моделью романа «Евгений Онегин». В «Евгении Онегине», к примеру, нарочно натуралистическое описание Одессы, которое нередко толкуется исследователями как декларация художника-реалиста, завершается введением устойчиво романтических деталей и строится на смене прозаического поэтическим:

      Однако в сей Одессе влажной

      Еще есть недостаток важный;

      Чего б вы думали? – воды.

      Потребны тяжкие труды…

      Что ж? это небольшое горе,

      Особенно когда вино

      Без пошлины привезено.

      Но солнце южное, но море…

      Чего ж вам более, друзья?

      Благословенные края! (V, 205)

      Финал гремит; пустеет зала;

      Шумя,