Поэтика и семиотика русской литературы. Н. Е. Меднис

одних и тех же явлений в зонах разных героев. К примеру, то, что важно для Татьяны и стоит в центре ее модели мира – типологическая бинарность Ловлас – Грандисон, или в романтическом варианте:

      …Созданье ада иль небес,

      Сей ангел, сей надменный бес… (V, 150) —

      оказывается незначимым, периферическим в модели мира Онегина:

      …Ловласов обветшала слава

      Со славой красных каблуков

      И величавых париков.

      Значимое для Ленского незначимо для Онегина и Ольги:

      Поклонник славы и свободы,

      В волненье бурных дум своих,

      Владимир и писал бы оды,

      Да Ольга не читала их.

      Случалось ли поэтам слезным

      Читать в глаза своим любезным

      Свои творенья? Говорят,

      Что в мире выше нет наград.

      И впрям, блажен любовник скромный,

      Читающий мечты свои

      Предмету песен и любви,

      Красавице приятно-томной!

      Блажен… хоть, может быть, она

      Совсем иным развлечена. (V. 91)

      Примеры такого рода в произведениях Пушкина многочисленны, и именно их многочисленность и устойчивость подобных смещений позволяют говорить о том, что они программно входят в творчество писателя, являясь художественным выражением одного из существенных структурных компонентов пушкинской модели мира, утверждая ее изначальный динамизм. Как известно, по Пушкину, роман и жизнь в событийном плане не противостоят друг другу:

      Блажен, кто праздник жизни рано

      Оставил, не допив до дна

      Бокала полного вина,

      Кто не дочел ее романа…

      Роман и жизнь – явления взаимообратимые в том смысле, что свой сюжет как система отношений есть и в жизни, и в романе. Но явления не тождественные. Пушкин в эксплицированной авторской концепции романа последовательно снимает поставленные героями равенства между романом и жизнью. Если во второй главе романа «Евгений Онегин» дается личностный прогноз былого избранника старушки Лариной, пусть не совпадающий в данном случае с литературной моделью:

      Она любила Ричардсона

      Не потому, чтобы прочла… (V, 49) – но явно отталкивающийся от литературного образца, то в седьмой главе тот же избранник представлен вне литературы, в жизни:

      «…Кузина, помнишь Грандисона?»

      – Как, Грандисон?.. а, Грандисон!

      Да, помню, помню. Где же он? —

      «В Москве, живет у Симеона;

      Меня в сочельник навестил;

      Недавно сына он женил…» (V, 158)

      Аналогично обстоит дело и с личностно-событийным прогнозированием Онегина Татьяной:

      …Любовник Юлии Вольмар,

      Малек-Адель и де Линар,

      И Вертер, мученик мятежный,

      И бесподобный Грандисон,

      Который нам наводит сон, —

      Все для мечтательницы нежной

      В единый образ облеклись,

      В одном Онегине слились. (V, 59)

      И в следующей строфе авторское:

      Но наш герой,