Дочь Клеопатры. Мишель Моран

Он занят с утра до ночи, много пишет, и если ему захочется шума, мы позовем рабыню с арфой.

      Мы с Александром посмотрели на Птолемея. Сможет ли семилетний мальчик хранить молчание целых два месяца кряду? Тем более при открытой двери.

      Опустившись на край кедрового ложа, я посадила братишку к себе на колени.

      – На корабле нельзя шуметь, понимаешь?

      Малыш усердно закивал, так что запрыгали золотые кудри.

      – А мама с нами поедет?

      Я посмотрела на Александра.

      – Нет, мамы не будет, – мягко промолвил он. – Ты что, забыл?

      На лбу Птолемея появились две крохотные морщинки.

      – Она ушла к папе, в Элизиум?

      – Правильно.

      Александр присел на другую кровать, и мы, не сговариваясь, отвернулись друг от друга. Судно уже покидало гавань. Снаружи к Октавиану присоединились Агриппа и Юба. Через открытую дверь мы слышали каждое слово.

      – Наконец-то все позади, – выдохнул Юба, устраиваясь на другой кушетке.

      Цезарь оторвался от свитка.

      – Все еще впереди. Войны кончаются только для мертвых.

      – А может, Платон ошибался и тебе удастся переменить порядок вещей. Скажи, в Риме у нас остались враги?

      Октавиан улыбнулся.

      – Антоний оказал нам большую услугу, избавившись от Цицерона. Сенат получил хороший урок. Сенека и прочие дряхлые развалины приумолкли.

      – На время, – предупредил Агриппа.

      – Да, – с беспокойством ответил Цезарь. – Старики нам сейчас не опасны. Я собираюсь вернуть Сенату прежний вес и влияние. Пускай сынки богатых всадников, как раньше, стремятся попасть туда.

      – Для этого их сначала придется выманить из веселых домов, – сухо заметил Агриппа.

      – Тогда я закрою все эти притоны в Риме! – вспыхнул Октавиан. – Это настоящие рассадники бунта.

      – И полу́чите новый бунт, – возразил Юба. – Юноши ходят туда от скуки, от нечего делать. Верните сенаторам деньги, могущество, и когда все решат, что вы намерены восстановить Республику, молодые люди по собственной воле покинут блудниц. Вот о чем позабыл Юлий Цезарь, вот чего вовсе не знал Антоний.

      Мужчины разом обратили взгляды в нашу сторону. Октавиан поманил Александра пальцем.

      – Я? – уточнил брат.

      Захватчик молча кивнул, и тогда он покорно поднялся с кровати.

      – Что ты делаешь? – разозлилась я.

      – Меня зовут.

      Едва он покинул каюту, как маленький Птолемей воскликнул:

      – Больно!

      Оказывается, я с такой силой прижала его к себе, что чуть не сломала братишке грудную клетку.

      – Расскажи об отце, – промолвил Октавиан.

      Александр посмотрел на меня через плечо, не понимая, в какую игру его втягивают. Затем произнес:

      – Он любил мою мать.

      – И лошадей.

      Брат вскинул подбородок. Его длинный белый хитон захлопал на теплом ветру.

      – Да. Он и меня посадил в седло, как только я научился ходить.

      – Говорили, Антоний устраивал скачки чуть ли не семь