«Улыбчивый с ножом». Дело о мерзком снеговике. Николас Блейк

и его архитектуре. Сложенное из красного кирпича, солидное, однако поражающее исключительной чистотой и стройностью линий здание с достоинством дремало, словно его вызвали к наследникам и признали подходящим.

      – Безобразие, – пробормотала Джорджия, когда они вышли из автомобиля.

      – Что за безобразие?

      – Использовать эту… роскошную оболочку для сборищ богатых бездельников на «Бентли».

      – Тихо! Мне же надо как-то зарабатывать на жизнь, – прошептала Элисон. – И потом, ты еще не видела интерьер. Кто знает, что может скрываться в скорлупе?

      Двери открыл лакей в парике. Вероятно, именно в этот момент Джорджия ощутила первый укол беспокойства. Впоследствии она думала, что виной тому был, наверно, контраст между просторным холлом, сдержанной бело-зеленой отделкой времен Регентства, лестницей, которая поднималась вверх таким изящным изгибом, будто плыла в воздухе, и волной духоты, ударившей им в лицо. Жара эта была влажная, пропитанная запахом духов, – они словно попали в оранжерею.

      Подруги вошли в салон. Ковер под их ногами пружинил, как мох. Здесь, за маленькими столиками, в рассеянном свете настенных ламп несколько человек пили аперитивы. Свет и голоса были одинаково сдержанными, точно приглушенными атмосферой этого помещения прекрасных пропорций, в котором ощущалось дыхание более старой, более уверенной в себе цивилизации.

      – У меня скоро начнутся судороги, – пожаловалась Джорджия, потягивая херес. – Духота и жара всегда действуют мне на нервы. Почему бы им не превратить это место в котел?

      – Тихо, моя дорогая. В твою жизнь входит темная женщина.

      Джорджия подняла голову. Дверь открылась, и вошла дама. Владелица клуба, предположила Джорджия, хотя сидевших в салоне гостей хозяйка приветствовала наклоном головы с величавостью, намекавшей, что это она, а не прибывшие оказали честь своим присутствием здесь. Женщина была весьма статной в своем черном кружевном платье. Однако внимание Джорджии быстро переключилось на следовавшего за ней мужчину. Он выглядел очень старым. У него было узкое, изнуренное, пергаментное лицо испанского гранда – из тех лиц, на которых живут, кажется, одни глаза, что горят высокомерием из-под тяжелых век или вдруг словно подергиваются пленкой, как у ящерицы. Джорджия отметила, что в этом жарком, как теплица, доме мужчина идет в накинутой на плечи клетчатой шали.

      Вскоре эта странная пара приблизилась к их столику. Джорджия почувствовала, что ей подобало бы склониться в глубоком реверансе. Она сознавала, что подернутые поволокой глаза старика устремлены на нее. Вероятно, он слепой и воспринимает ее каким-то шестым чувством.

      – Я очень рада, что вы смогли приехать, мисс Гроув, – произнесла владелица клуба.

      Ее голос был каким-то ненатуральным: за его богатыми, утонченными модуляциями скрывалась нотка фальши или вульгарности. Демонстрируя свои лучшие манеры, Элисон представила их друг другу:

      – Мадам Альварес, наша хозяйка. Моя подруга, миссис Стрейнджуэйс.

      – Рада