Боярыня Морозова. Владислав Бахревский

без Соковниных, без Милославских! – вздохнула Катерина Федоровна.

      – Моя – ладно! Уж очень юная! – вздыхала Анисья Никитична. – А твои-то! Марии двадцать два, Анна моложе, но обе невесты, обе – на загляденье.

      Женщины говорили с глазу на глаз, их дочери были в девичьей… И здесь разговор шел о царских смотринах: государь двенадцать девиц уже видел, но платка своего ни одной из этой дюжины не пожаловал.

      У Анны-смуглянки глаза веселые, дерзкие. Смеялась.

      – Нам же лучше! Он обе сотни погонит из Терема. Тут и наша очередь придет.

      Мария чуть морщилась, но улыбалась. Лицо у нее ласковое, светлое. Губы розовые, соразмерные. Не велики и не малы. И нос тоже, не велик и не короток. Глаза серые, но серые преудивительно. Тут и печаль, и строгость, и такая тайна – поглядишь, и потянет тебя в этот омут, только хватит ли смелости подойти. Ресницы черные, стрелами, брови ровные, черные, а голова русая, как раз к серым глазам.

      Мария Ильинична достала из рукава платок, голову чуть подняла, поднесла себя к окошку. Встала. Одну руку к груди, в другой платочек шелковый, с каймой. Лицо окунула в свет, ресницы опустила. Замерла.

      – Вот так девицы стоят в царицыной палате, – сказала, не улыбнувшись.

      – А где стоит царь? – спросила Дуня.

      – Царь в щелочку смотрит! – И Анна расхохоталась. – Тайком! Тишком!

      – Будь я царь, тебя бы выбрала, – сказала Дуня Марии Ильиничне.

      – А кто выберет меня?! – подбежала к окошку смуглянка Анна. Выхватила у сестры платочек, подняла двумя пальчиками и тоже замерла.

      Темноволосая – в отца, быстроглазая, кареглазая и такая счастливица.

      – За тобой королевич Вольдемар приедет! – догадалась Дуня.

      Всех насмешила. И себя.

      А Катерина Федоровна и Анисья Никитична надумали дело стоящее. Пусть Прокопий Федорович ударит челом Борису Ивановичу. Поглядел бы Борис Иванович сестер Милославских. Катерина Федоровна привезет дочерей в Успенский собор. Станут у правого клироса, где света больше. Царю ведь не приданое дорого, не боярство в седьмом колене… Пусть и на дворяночек своих поглядит.

      Всеволожская

      Среди облаков синие прогалины. Федосье чудилось – это Москва глаза таращит от изумления. Царь назвал невестой никому неведомую Евфимию. Разговоров, шушуканий, секретов потаенных!

      На обедню сестры Милославские почему-то отправились спозаранок, завернули к сестрам Соковниным. Прокопий Федорович хоть и всем в спины смотрит, с краю последний, но ведь при царе.

      Федосья, ликуясь с Марией, шепнула:

      – Коли не сегодня, так завтрашнего дня не позднее будет к вам гость.

      – Какой гость? – не поняла Мария.

      – Борис Иванович.

      Мария смотрела на Федосью так, будто не знала, кто это – Борис Иванович.

      – А чего в Тереме-то? – сообразительная, быстрая Анна одной рукой дотронулась до руки Федосьи, другой до личика Дуни.

      – Смотринам конец, – сказала Федосья. – О Всеволожской, о Евфимье слышали?

      – Слышали,