Боярыня Морозова. Владислав Бахревский

этот станет его палачом.

      Мысль о соляной пошлине подал Борису Ивановичу Морозову думный дьяк Назарий Чистой. Бывший купец, Чистой и в дьяках вел торговые дела, предложил заменить множество налогов и пошлин пошлиной на соль. Да будь ты патриархом, а заплатить за соль придется. По всей Руси необъятной идет постоянный правеж, свистят кнуты, старых и молодых запирают в тюрьмах: недоимки, долги, побеги. Не будет больше ненавистных стрелецких денег, а их с каждого двора емлют, не будет четвертных, данных, оброчных, ямских и прочая, прочая.

      Хочешь, чтоб у пищи был вкус, заплати соляную пошлину. Единственную.

      Куда без соли?

      А с каждого пуда казна теперь получит две гривны. Гривна стоит один рубль семьдесят копеек.

      Огромные деньги.

      Послабление сделали астраханской соли и яицкой.

      В Астрахани и на реке Яик, у казаков, – богатейшие промыслы осетров, белуг, стерляди. Сократится лов – рыба вздорожает, вместо прибыли грянет проруха. По гривне здесь брали с пуда соли. Да вот ведь незадача. В России от всякой реформы народу морока. Во всем царстве у одного Шорина теперь вечный праздник. Соляная торговля в его руках. Делится Шорин с Чистым, Чистой с Борисом Ивановичем. А народу – привыкай к несоленой жизни. Поборы, верно, отменены, но соль-то золотая.

      Сначала обходились. Запасы были… Но уж очень скоро стало всем понятно: научиться жить без соли – дело нестаточное. Крестьяне зиму на квашеной капусте сидят… Капусту не посолишь – сгниет. И без рыбы соленой долгих холодов не одолеть, без того же сала… А деваться некуда.

      Терпели. Пока что.

      Аршин

      А у Бориса Ивановича новая затея! Назарий Чистой придумал, как взять деньги со всех торгующих.

      И вот он – указ: старые аршины запретить, ибо жульничества много, всем иметь аршины с орлом, казенные, правильные. Цена аршину – гривна.

      Деньги Борис Иванович искал шустро, а вот власть прибирал к рукам несуетливо, без поспешности. Забрал у Федора Ивановича Шереметева Приказ новой чети. И успокоился.

      А вот о неродовисти Морозова вся Москва судила-рядила.

      Анисья Никитична с Федосьей и Дуней, Катерина Федоровна с Марией и Анной приехали проведать болящую Авдотью Алексеевну, супругу Глеба Ивановича Морозова.

      Авдотья Алексеевна, урожденная княжна Сицкая, сокрушалась о воровских сплетнях.

      – Морозовых болтунья Москва ни во что ставит. Выскочки, мол.

      – Матушка Авдотья Алексеевна! – встрепенулась Катерина Федоровна. – Наплюй ты на слухи! Больному сердцу нужен покой.

      – Можно ли быть покойной, когда неправда правду застит! – осердилась Авдотья Алексеевна. – Здесь, в Кремле, князь Иван Васильевич Сицкий поставил дом на месте двора князя Ряполовского, а в соседях у него был боярин Григорий Васильевич Морозов. Ему боярство оказано в год, когда Москва скинула с себя ханское ярмо. А дедушка Бориса Ивановича да Глеба Ивановича – боярин Василий Петрович. Он с князем Пожарским поляков из Москвы в шею выгнал.

      – Государыня