Тень чужой души. Екатерина Буза

холодильник, беру еду – каждый раз, как прихожу в сознание, живот начинает беспощадно урчать.

      Сажусь за барную стойку и уплетаю какие-то бутерброды. Милена с Эммой садятся рядом. Эмма всё ещё выглядит растерянной.

      – Не могу поверить, – бормочет. – Не понимаю.

      – У неё такой шок, – сочувственно смотрит на неё Милена.

      Я молчу – если бы она знала, какая буря творится в моей душе. Впрочем, душа моя уже заморожена, и я не хочу её размораживать. Лучше ничего не чувствовать, чем чувствовать всю эту боль.

      «Я ошибся в тебе».

      Вздрагиваю, сосредотачиваюсь на бутербродах. Пальцы предательски дрожат, но Милена продолжает гладить Эмму по плечу и не замечает.

      – У тебя всё в порядке? – всё же спрашивает она у меня, повернув голову. – Ты спала почти неделю.

      – Почти неделю? – поднимаю бровь. – Да уж.

      – Тебе казалось, ты проспала меньше? – спрашивает.

      Я не отвечаю, лишь пожав плечами. Столько всего случилось, что я не была бы удивлена, если бы проспала месяц.

      – Говорят, чем лучше помнишь сон, тем крепче и меньше спал, – говорит Милена, чтобы поддержать разговор, который я, в свою очередь, поддерживать не хочу. – Наверное, ты его плохо помнишь?

      Кидаю на неё косой взгляд.

      – Есть две проблемы: я помню его отлично и я уверена, что это не сон.

      – Ты не хочешь рассказать, что ты там вообще видишь? – осторожно просит она, закусывая губу. – Просто… я не могу найти никаких логичных объяснений происходящему, понимаешь? Объяснений, которые не казались бы сверхъестественными.

      – Понимаю. Но, боюсь, других объяснений нет. В любом случае, они займут слишком много времени. Мне надо опять возвращаться.

      – Уже?

      Вместо ответа встаю и направляюсь к лестнице. Милена вздыхает, берёт Эмму под руку и идёт за мной. На пороге в свою комнату я застываю.

      На белоснежной мятой простыне кровати лежат развязанные полоски ткани. Фракс ушёл.

      – Боже мой! – восклицает Милена, когда заглядывает в комнату через моё плечо. – Этого не может быть. Он сбежал!

      Я молчу, хватаю верёвки с кровати. Смотрю на Милену.

      – Он не мог сам их развязать, – прищуриваюсь. – Вы с Эммой оставались здесь какое-то время, когда я ушла.

      – Ты думаешь, мы ему помогли?! – ахает Милена.

      Я уже собираюсь сказать, что у неё есть какая-то таинственная причина, которая вполне могла бы обернуться против меня, но Эмили вдруг произносит:

      – Никто их не развязывал. Они развязались сами.

      Я и Милена скептически переводим взгляд на неё, но она спокойно продолжает:

      – Посмотрите внимательнее. Они растянуты. Очевидно, он долгое время пытался выбраться из них, растягивал, знал, что они ослабнут. Так и вышло. Ему оказалось совсем не сложно выпутаться из них.

      – А ведь правда, – испуганно бормочет Милена, тоже замечая растянутость ткани.

      Задумчиво смотрю на белые полоски своей старой сорочки на своих ладонях. Затем, облизнув пересохшие губы, тихо произношу:

      – Он