Дельфийский оракул. Екатерина Лесина

Окна стояли нараспашку, и стрекот кузнечиков разносился по дому. У реки надрывались соловьи. И бабушка завела свой патефон.

      Саломея заперлась в ванной.

      – Мне казалось, что жить больше незачем. Что это просто не получится – без него. И если так, то… бритву в руки – и по венам. Или таблеток съесть побольше. В бабушкиной аптечке их было множество, наверняка нашлись бы такие, которые… ну, ты понимаешь.

      – А мне хотелось кого-нибудь убить, – признался Далматов. – Отца. Ее. Но совершенно точно – не себя.

      – Мама меня остановила. Она начала петь… у нее был хороший голос, оперный. И вот я сижу в ванной комнате, а она поет… «Сердце красавицы склонно к измене». Трам-пам-пам. Слышно было хорошо, даже чересчур хорошо: как будто она прямо за дверью стоит – и поет. И я подумала, что это нечестно по отношению к ним. Я умру, а они как же? Бабушка расстроится, а у нее сердце и мигрени. Мама перестанет улыбаться. Она очень красивая, когда улыбается. Это ведь неправильно – думать только о себе.

      – Ну… не сказал бы, но ладно. Ты его еще любишь?

      Если бы Далматов задал ей этот вопрос днем, где-нибудь между прогулкой по набережной и летним кафе, в котором подавали мороженое в пластиковых вазочках с рифленым краем, Саломея знала бы ответ. А сейчас? Что изменилось, кроме прошедшего времени?

      Глава 5

      Аполлон и музы

      Любит – не любит. Плюнет – поцелует. К сердцу прижмет… куда подальше пошлет. Нарисованная на витрине ромашка плохо подходила для гадания, да и само это занятие следует признать весьма глупым. Далматов смотрел на ромашку, за которой маячило собственное его отражение в мутном стекле. Ночью дышалось легче, но жара не спала – лишь отступила, позволяя городу зализать раны. Остывал асфальт, и камень поскрипывал, отдавая тепло воздуху.

      В салоне машины воняло Алискиными духами и разогретой кожей. И Далматов распахнул дверцы, позволяя воздуху вынести вон эти запахи. Хотел включить кондиционер, но передумал. Откинувшись на сиденье, он прикрыл глаза.

      Надо было хорошенько подумать.

      Аполлон Венедиктович Кукурузин за своей спиной имел уже три брака.

      Первая его супруга, надо полагать, та самая, потеснившая «рыжую-бесстыжую» с постамента любви, звалась Татьяной. Была она на восемь лет старше избранника, имела собственную четырехкомнатную квартиру в центре города, а также небольшой, но крепкий бизнес.

      Далматов видел ее фотографию – обычная, не слишком красивая женщина, с крупными чертами лица. Нос с горбинкой. Родинка у левого глаза. И сами глаза: светлые, невыразительные. Короткая шея. Широкие плечи. По-мужски крепкая, тоже невыразительная фигура.

      Брак их продержался два года. А потом Татьяна скоропостижно скончалась, оставив все движимое и недвижимое имущество любимому супругу. Возмущенные родственники подали иск, но дело проиграли. Бронхогенная карцинома – серьезный повод, чтобы расстаться с жизнью.

      Во второй раз Аполлон женился четыре года тому назад. Как раз совпадает с продажей бизнеса, который твердо вознамерился «уйти» вслед за хозяйкой. Новая его избранница была копией Татьяны