Когда расцветут гладиолусы. Ирина Говоруха

друг на друга без злости и разъедающей зависти. Не соперницы. Скорее соратницы.

      – Поговорим?

      Женщина с портрета улыбнулась и подалась чуть вперед:

      – Давно пора.

      – Я его люблю так, как любила ты. Так, как любили все до меня.

      – Я его тоже продолжаю любить.

      – Я не гоняюсь за легкой старостью, не преследую цель поменять Крым на Киев. Да и как можно сравнить эти два края? Просто испытываю чувства нежности и уважения. Ведь любовь нельзя придумать или сочинить. Она – некая святость, равносильная чуду.

      Милена перевела дыхание. Из глаз текли слезы и собирались в ложбинке между грудями. Глаза на портрете тоже были влажными.

      – Он тебя помнит. Глеб так долго решался – практически год. Каждый вечер он закрывается в кабинете и молчит. Я знаю, что он молчит не один. Он молчит с тобой. И только потом выходит, снимает рубашку и просит меня достать запонки из рукавов.

      – Раньше это делала я.

      – Извини.

      – Не стоит.

      – Он только вчера решился раздать подругам твои шубы. Шубы, которые вы покупали вместе в Берлине и Риме. Достал с верхней полки жесткое пальто из меха ламы и норки. Итальянская поместилась в маленький пакет. Обувь обещал отвезти педикюрше, так как та всегда хвалила твои стопы и модельные сплетения кожи с правильно пришитыми подпуговицами. А еще он каждый месяц смотрит в театре один и тот же спектакль «Бабье лето» Айвона Менчелла. И на могилу твою ходит по воскресеньям, задолго до звона храмовых колоколов. С цветами, названными в честь мужчины. Я раньше не любила герберы, а теперь люблю.

      – Они долго стоят. Почти месяц, если не лить в вазу много воды.

      – А мне больше нравятся полевые: скромные васильки и мышиный горошек.

      – Ты просто не была в Кекенхофе…

      Они поговорили о почве для герани и обменялись рецептами песочного печенья. Посмотрели новости на Первом канале и выпили немного апельсинового чая. Женщина с портрета рассказала Милене о достоинствах и странностях Глеба, попросила выбросить ее духи, так как у них состарился запах, и открывать шторы, чтобы в доме было больше света. А в конце – убрать в угол комнаты ее портрет и больше не приставать с разговорами.

      – Пусть это останется преимуществом Глеба, а ты просто его люби. Любого: замкнувшегося в себе, обидчивого, ранимого и суетливого по утрам. И не бегай к нему, когда он делает зарядку. Не любит он этого.

      С этого дня все пошло по-другому. Они поменяли квартиру и поселились в новостройке. В доме была круглая кухня без единого угла, вязаная скатерть и много приятных мелочей. В большом коньячном бокале – сушеные ягоды шиповника, березовые щепки и цветы. В банках хранился особый зверобой, худая мелисса и шалфей. Всюду пахло спелостью и конфетным шоколадом.

      Они искренне друг друга любили. Словно малые дети и великие мудрецы. Их поздние чувства напоминали крепкие напитки и густой арбузный сироп. А еще пищу воинов – чурчхелу.

      Милена