Город хороших господ. Вета Янева

количеством аварий пора бы переходить на самокат.

      Двадцать протянул скейтборд. Колёсико с первого взгляда казалось поврежденным, а на поверку так вообще разболталось. Нужны инструменты.

      – Что же, придётся идти до дома пешком, – сказала я больше в пространство, но Двадцать тут же навострил уши.

      – У тебя нет денег на автобус?

      Щёки мои резко загорелись.

      – Есть.

      – Зачем тогда пешком?

      – Хо-че-тся, – отчеканила я.

      Он поправил шляпу.

      – Тогда пошли.

      И мы направились вдоль дороги. Я обнаружила еще и поврежденную коленку при первом же шаге, охнула, поморщилась, по пошла дальше, прижимая скейт.

      «Здравствуйте, я на собеседование, прямо после боя с тигром. Ну, хотя бы я победила. можно вписать это в профессиональные навыки? У вас есть вакансия укротителя?»

      – О чём ты думаешь? – у Двадцать была дурная привычка заглядывать в лицо собеседнику, несмотря на разницу в росте.

      – О работе.

      – У тебя же её ещё нет.

      – Ну, о собеседовании.

      – Думаешь, возьмут?

      – Нет.

      – Почему?

      – Мне в последнее время не везет.

      – Я бы так не сказал.

      Я развела руками:

      – Говори-не говори, а не везет страшно.

      – Вот уж полнейшая глупость.

      И снова горящие щёки. Оставалось только угрюмо взглянуть на него.

      «Пожалуйста, не называй мою жизнь глупостью,» – хотелось сказать, но из горла вырвался только некрасивый сдавленный звук. Я тут же отвернулась.

      За углом оказалась аптека. Я попросила Двадцать подождать меня со скейтбордом у входа, а сама купила перекись и вату. Отдав последнюю мелочь, обработала ссадины прямо там, слегка поморщилась, когда на ранках зашипела белая пена. Затем вернулась к провожатому.

      Мы шли мимо зарослей сирени. Они скрывали страшные панельные пятиэтажки – застройка большей части окраин Краснокаменного. Вот и школа – красно-белая – шумная. Только что прозвенела перемена, и дети высыпали во двор, как ягоды из лукошка, не в состоянии томится в тесных душных кабинетах, когда тут солнце и майский воздух.

      – Хочу в школу… – пробормотала я.

      – Жуть какая! – слишком бурно отреагировал Двадцать. – Зачем?

      Покосившийся забор навис над нами, Двадцать ударился лбом о балку, потёр ушиб, недовольно взглянул на железяку. Я подавила желание погладить его по голове: я привыкла чуть ли не машинально жалеть всех, у кого что болит, и кому плохо или грустно. Чтобы удержаться – отвернулась и ответила, наблюдая за играющими детьми:

      – Там было так беззаботно…

      – А ты точно хорошо помнишь те времена?

      Пёстрая картинка первоклассников с румяными щеками и в фартучках тут же вылетела из головы, а вместо неё остались воспоминаниях об одиннадцати годах изгнания на задней парте. Не сказать, чтобы это было катастрофически плохо, но особой