Стихотворения. Сергей Гандлевский

писать. Давно ль он умудрился променять объем на вакуум, проточный звук – на паузу? Жизнь валится из рук безделкою, безделицею в щель, внезапно перейдя в разряд вещей еще душемутительных, уже музейных, как то: баночка драже с истекшим сроком годности, альбом колониальных марок в голубом налете пыли, шелковый шнурок…

      В романе Достоевского “Игрок” описан странный случай. Гувернер влюбился не на шутку, но позор безденежья преследует его. Добро бы лишь его, но существо небесное, предмет любви – и та наделала долгов. О, нищета! Спасая положенье, наш герой сперва, как Германн, вчуже за игрой в рулетку наблюдал, но вот и он выигрывает сдуру миллион. Итак, женитьба? – Дудки! Грозный пыл объемлет бедолагу. Он забыл про барышню, ему предрешено в испарине толкаться в казино. Лишения, долги, потом тюрьма. “Ужели я тогда сошел с ума?” – себя и опечаленных друзей резонно вопрошает Алексей Иванович. А на кого пенять?

      Давно ль мы умудрились променять простосердечье, женскую любовь на эти пять похабных рифм: свекровь, кровь, бровь, морковь и вновь! И вновь поэт включает за полночь настольный свет, по комнате описывает круг. Тошнехонько, и нужен верный друг. Таким была бы проза. Дай-то Бог.

      На весь поселок брешет кабысдох. Поэт глядит в холодное окно. Гармония, как это ни смешно, вот цель его, точнее, идеал. Что выиграл он, что он проиграл? Но это разве в картах и лото есть выигрыш и проигрыш. Ни то изящные материи, ни се. Скорее розыгрыш. И это все? Еще не все. Ценить свою беду, найти вверху любимую звезду, испарину труда стереть со лба и сообщить кому-то: “Не судьба”.

      1982

      * * *

      “Расцветали яблони и груши”, —

      Звонко пела в кухне Линда Браун.

      Я хлебал портвейн, развесив уши.

      Это время было бравым.

      Я тогда рассчитывал на счастье,

      И поэтому всерьез

      Я воспринимал свои несчастья —

      Помню, было много слез.

      Разные истории бывали.

      Но теперь иная полоса

      На полуподвальном карнавале:

      Пауза, повисли паруса.

      Больше мне не баловаться чачей,

      Сдуру не шокировать народ.

      Молодость, она не хер собачий,

      Вспоминаешь – оторопь берет.

      В тихий час заката под сиренью

      На зеленой лавочке сижу.

      Бормочу свои стихотворенья,

      Воровскую стройку сторожу.

      Под сиренью в тихий час заката

      Бьют, срывая голос, соловьи.

      Капает по капельке зарплата,

      Денежки дурацкие мои.

      Не жалею, не зову, не плачу,

      Не кричу, не требую суда.

      Потому что так и не иначе

      Жизнь сложилась раз и навсегда.

      1981

      * * *

      Дай бог памяти вспомнить работы мои,

      Дать отчет обстоятельный в очерке сжатом.

      Перво-наперво следует лагерь МЭИ,

      Я работал тогда пионерским вожатым.

      Там стояли два Ленина: бодрый старик

      И угрюмый бутуз серебристого цвета.

      По утрам раздавался воинственный крик

      “Будь готов”, отражаясь у стен сельсовета.

      Было