Неразменный рубль: Повести и рассказы. Николай Лесков

Только она им не пела своих любимых песен, эти песни она все про себя пела, словно берегла их, чтоб не выпеть, не израсходовать. Пойдет, бывало, за водою к роднику, – ключ тут чистый такой из-под горки бил, – поставит кувшины под желоб, да и заведет:

      Из-за бору, бору зеленова

      Протекала свет быстрая речка,

      Стучала, гремела по каменьям острым,

      Обрастала быстра речка калиной, малиной.

      На калиновом мосточке сидела голубка,—

      Ноженьки мыла, полоскала,

      Сизые перышки перебирала,

      Бедную головушку чесала,

      Расчесав головушку, взворковала:

      «Завтра поутру батюшка будет…

      Хоть он будет иль не будет, тоска не убудет:

      Вдвое, втрое у голубки печали прибудет».

II

      Ноябрь уж приходил к концу, началась Филипповка; дорога стояла отменная; заказано было собирать подушное. Костик все чаще навещал Прокудина; сидели, водочку вместе попивали, а о деле, насчет конопли, ни слова. Костик все мостился к Прокудину опять в компанию, а прямо сказать не хотел, потому что знал, какой Прокудин прижимистый. Прокудин тоже молчал. Костиков капитал ему бы и крепко теперь был к руке, да на уме он что-то держал и до поры до времени отмалчивался. Костик видел, что Прокудин неспроста что-то носом водит, а разгадать его мыслей никак не мог. Надоело ему это до смерти, злился он, как змей лютый; а все по вечерам заходил к Прокудину. Стали большаки конопельку ссыпать, и Прокудин возов с пяток ссыпал. Видит Костик, что дело без него обходится, не стерпел, пошел к Прокудину. Пришел вечером, а Прокудина дома нету.

      – Где Исай Матвеич? – спросил Костик.

      – Нетути, родимый! у масляницу пошел.

      Пошел и Костик в масляницу.

      – Здравствуй, Матвеич!

      – Здравствуй, Борисыч!

      – Помогай Бог.

      – Спасибо.

      – Аль пущать масляницу задумал?

      – Хочу пущать в четверг.

      – Доброе дело.

      – Что Господь одарит.

      – Матвеич! вечерять пора. Ужинать собрали, – крикнула через окно жена Прокудина.

      – Ладно. Вечеряйте, мы после придем; а ты, Гришутка, иди; я сам тут печку покопаю.

      Григорий встал, закинул в печку новую охапку прошлогодней костры, передал отцу ожег, исправлявший должность кочерги, и вышел. Прокудин почесал бороду, лег на костру перед печкою и стал смотреть, как густой, черный дым проникал сквозь закинутую в печь охапку белой костры, пока вся эта костра вдруг вспыхнула и осветила всю масляницу ярким поломем.

      – Ух! шибнуло как, – сказал Прокудин, заслоня от жару ладонью свое лицо.

      Костик ничего не ответил на это замечание, только встал, закурил свою коротенькую трубочку, лег возле Прокудина на брюхо и пристально в него воззрился.

      – Что ж, как, Матвеич? – спросил Костик.

      – Ась!

      – Как, мол, дела-то будут?

      – Какие?

      – Да известно какие: по