Неразменный рубль: Повести и рассказы. Николай Лесков

утварь домашняя, и все это освещено теплым, красным светом горящего очага.

      – Да зажигай свечу-то, отец Прохор! – крикнул опять отец Вавила.

      – Вот сейчас. Никак не справишь.

      Отец Вавила между тем оправдывал Прохора и рассказывал мне:

      – Мы ведь себе свечи теперь не зажигаем. Рано ложимся.

      Зажгли свечу. Хата точно в том же порядке, как была за двенадцать лет назад. Только вместо отца Сергия у печки стоит отец Прохор, а вместо бурого Капитана с отцом Вавилою забавляется серый Васька. Даже ножик и пучок кореневатых палочек, приготовленных отцом Сергием, висит там, где их повесил покойник, приготовлявший их на какую-то потребу.

      – Ну, вот и яйца сварились, вот и рыба готова, а Василья Петровича нет, – сказал отец Прохор.

      – Какого Василья Петровича?

      – Блажного, – отвечал отец Прохор.

      – Неш ты с ним приехал?

      – С ним, – сказал я, догадываясь, что кличка принадлежит моему Овцебыку.

      – Кто ж это тебя с ним сюда справил?

      – Да мы давно знакомы, – сказал я. – А вы мне скажите, за что вы его блажным-то прозвали?

      – Блажной он, брат. Ух какой блажной!

      – Он – добрый человек.

      – Да я не говорю, что злой, а только блажь его одолела; он теперь как нестоящий: всеми порядками недоволен.

      Было уже десять часов.

      – Что ж, давайте ужинать. Авось подойдет, – скомандовал, начиная умывать руки, отец Вавила. – Да, да, да: поужинаем, а потом литийку… Хорошо? По отце Сергие-то, говорю, литийку все пропоем?

      Стали ужинать, и поужинали, и «со святыми упокой» пропели отцу Сергию, а Василий Петрович все еще не возвращался.

      Отец Прохор убрал со стола лишнюю посуду, а сковороду с рыбой, тарелку, соль, хлеб и пяток яиц оставил на столе, потом вышел из хаты и, возвратясь, сказал:

      – Нет, не видать.

      – Кого не видать? – спросил отец Вавила.

      – Василья Петровича.

      – Уж если б тут был, так не стоял бы за дверью. Он теперь, видно, на прогулку вздумал.

      Отец Прохор и отец Вавила непременно хотели меня уложить на одной из своих постелей. Насилу я отговорился, взял себе одну из мягких ситниковых рогож работы покойного отца Сергия и улегся под окном на лавке. Отец Прохор дал мне подушку, погасил свечу, еще раз вышел и довольно долго там оставался. Очевидно, он поджидал «блажного», но не дождался и, возвратясь, сказал только:

      – А гроза непременно соберется.

      – Может быть, и не будет, – сказал я, желая успокоить себя насчет исчезшего Овцебыка.

      – Нет, будет: па́рило нынче крепко.

      – Да уж давно па́рит.

      – У меня поясницу так и ломит, – подсказал отец Вавила.

      – И муха с самого утра как оглашенная в рожу лезла, – добавил отец Прохор, фундаментально повернувшись на своей массивной кровати, и все мы, кажется, в эту же самую минуту и заснули. На дворе стояла страшная темень, но дождя еще не было.

      Глава шестая

      – Встань! – говорил мне отец Вавила, толкая меня на постели. – Встань! нехорошо спать в такую пору.