Убийца с лицом ребенка. Михаил Ушерович Ушер

пели и плакали, мы гребли против волн, не чувствуя ладони рук. Земля неволи нашей, такая большая и неприветливая, становилась все меньше и меньше. Я знал, что мы должны попасть в срединное течение, которое вынесет нас в нейтральные воды. Поэтому нужно было не жалеть себя. У нас не было ни еды, ни воды. И только у меня в кармане тюремной фуфайки случайно, находился, сложенный в четверо и заметно пожелтевший от времени, мой приговор.

      Через два дня нас, голодных, холодных, обезвожженных и обессиленных, но счастливых, подобрал японский пограничный катер. А когда они передали нас американским военным и те перевели на английский мой приговор, к нам прилетели руководители украинских землячеств, привезли вкусную еду, одежду, деньги. Так началась моя нелегальная американская жизнь. Между прочим, я один из тех, кто жал руку Степану Бандере, кто внедрил в его окружение его убийцу, кто сдал американским властям организаторов погрома во Львове и Одессе и Киеве, кто сдал суду в Америке негодяев, которые участвовали в уничтожении людей в нацистских лагерях смерти, кто передал Советскому Союзу информацию о зондеркоманде в Хатыни. О многом я не могу вам рассказать и теперь, а многое не будет раскрыто никогда.

      Зачем я все это вам рассказываю? Просто потому, что мне осталось жить совсем немного. В Советский Союз я уже не вернусь. А в Москве у меня пустует трехкомнатная квартира на Калининском проспекте и гараж с белой «Волгой». Кроме вас, у меня никого на этом свете не осталось. Единственное условие, которое вы должны будете выполнить, это сменить фамилию на Червоненко, а мой правнук должен быть Иваном Трофимовичем. Ради этого мне помогли найти вас. Ради этого я приехал сюда, несмотря на свой преклонный возраст.

      В комнате повисла тягостная тишина, которую нарушил отец Миши.

      – Понимаете, Иван Трофимович, – сказал он, – у меня здесь хорошая работа, Регина тоже работает в школе, преподает немецкий язык.

      – В Москве, – улыбнулся старик, – тоже нужны специалисты по холодильным установкам и учительницы немецкого языка.

      – А как на это посмотрят родители Иосифа? – спросила Регина.

      – Мои родители? – вскричал Иосиф. – Да они спят и видят, чтобы кто-то из нас стал русским. Ты не видишь, что творится вокруг?

      – А что творится? – возмутилась Регина. – У нас все нормально. Мы не воруем. Нам бояться нечего.

      – А о Мише ты подумала? – наступал Иосиф. – В институт принимают только три процента евреев. А если он окажется за пределами этих трех процентов?

      – Ты не заканчивал институт, а живешь не хуже инженера, – возразила Регина. – И вообще, как это все будет?

      – Будет все очень просто. Вам выписывают все необходимые документы, вы оставляете этот город и эту квартиру, переезжаете в Москву, получаете работу, а Иван идет в специальную языковую школу. Я хочу, чтобы он стал дипломатом.

      – А кто вы такой, что нам так просто все сделают? – недоверчиво спросила Регина. – Вы уедете, а нас потом выбросят на улицу.

      – Я никогда ничего не просил у властей,