Айван, единственный и неповторимый. Кэтрин Эпплгейт

молодому, дал кокос. Я весь день потратил на то, чтобы его расколоть.

      Я пытаюсь вспомнить и других смотрителей, которых знал, – тех людей, которые чистили мои владения, готовили мне еду и иногда составляли компанию. Был еще Хуан, который лил пепси-колу в мой призывно подставленный рот, и Катрина, тыкавшая в меня, спящего, метлой. А еще Эллен – когда она чистила мою миску для воды, то грустно улыбалась и напевала «Почем обезьянка с витринки?».

      И Джеральд, который однажды принес мне целую коробку крупной свежей клубники.

      Джеральд был моим любимым смотрителем.

      У меня уже давным-давно не было настоящего смотрителя. Мак говорит, что у него нет денег на няню для обезьяны. А в те прежние дни Джеральд чистил мою клетку, а Мак меня кормил.

      Когда я думаю о всех тех людях, что заботились обо мне, то перед глазами прежде всего встает Мак, который был рядом день за днем и год за годом. Мак, который купил меня, вырастил и говорит теперь, что я перестал быть забавным.

      Как будто силвербэк вообще может быть забавным.

      Лунный свет падает на замершие карусели, на безмолвную стойку с попкорном и прилавок с кожаными ремнями, которые пахнут давно умершими коровами.

      Звук тяжелого дыхания Стеллы напоминает шум ветра в кронах деревьев, и я терпеливо жду, когда сон наконец меня отыщет.

      жук

      Мак дает мне новый черный карандаш и кучу чистой бумаги. Пора снова работать.

      Я нюхаю карандаш, катаю его в руках, слегка вдавливаю острый кончик себе в ладонь.

      Нет ничего, что бы я любил больше новенького карандаша.

      Я оглядываю свои владения в поисках предмета для рисования. Что тут есть черного?

      Можно было бы нарисовать старую банановую шкурку, но я их все съел.

      Не-Салки коричневого цвета. Мой маленький бассейн – голубого. Изюм в глазури, который я отложил, чтобы съесть днем, белый (по крайней мере, снаружи).

      И тут я вижу какое-то движение в углу.

      У меня посетитель!

      Меня навестил блестящий жук. Букашки часто пересекают мои владения на своем пути.

      «Привет, жук!» – говорю я.

      Он замирает, не издав ни звука. Букашки никогда не желают общаться.

      Этот жук – красавец, его тело похоже на блестящий орех. Он черный, как беззвездная ночь.

      Вот оно! Его-то я и нарисую.

      Сложно рисовать что-то незнакомое. Со мной такое редко случается.

      Но я пытаюсь. Я смотрю на жука, который оказывается достаточно любезен, чтобы не двигаться, а потом опять на бумагу. Я рисую его тело, ноги, маленькие усики, его общее мрачное выражение.

      Мне везет. Жук остается до вечера. Обычно букашки здесь не задерживаются. Я начинаю волноваться, все ли с ним в порядке.

      Боб, который не прочь время от времени перекусить насекомым, предлагает его съесть.

      Я говорю Бобу, что в этом нет необходимости.

      Я уже почти заканчиваю свой последний рисунок, когда возвращается Мак. С ним приходят Джордж и Джулия.

      Мак входит в мои владения и поднимает рисунок. «А это еще что такое? – спрашивает он. – Ума не приложу, что себе