Белый хрен в конопляном поле. Михаил Успенский

лежал в гробу, да не в простом, а на семи колесах. Говорили, будто безлунными ночами он в этом гробу катается по всей Посконии, до смерти пугая разбойников и узнавая обо всем, что в земле Посконской творится, и нету для священного старца ни секрета, ни вопроса, ни тайны, ни загадки, ни даже самой проблемы.

      Старец, покинув гроб и послушав посланцев народных, всплеснул худыми руками:

      – Да что вы говорите? Да быть того не может! Ты смотри, что делается! Дивен мир, чудны люди!

      Посланцы переглянулись с разочарованием: вот так всеведущий старец! Хотя он же безлунными ночами катается, когда обычно все в порядке бывает, а безобразия сокрыты тьмою.

      Но старец быстро опомнился и манием руки усмирил маловеров.

      – Ладно, ждет, ждет вашу страну великое, светлое будущее! – сварливо сказал Килострат. – Да только хрен дождется!

      Посланцы возрыдали от обиды: как же это так – ждем всем народом, а дождется только некоторое растение?

      – Плачь, плачь, мой бедный, вечно мудрый народ! – еще подначил старец.

      Рыдания загудели по всей пещере Килостратовой.

      – Довольно рыдать, – пожалел их старец. – Одарю вас ради вашего убожества еще одним пророчеством: утешьтесь, не одних лишь посконичей, но и весь род людской ждет счастливый конец! Гостинцы вон туда покладите!

      С этими словами премудрый Килострат воротился в свой чудной гроб и там испустил дух, да такой сильный, что иные попадали замертво. Оставшиеся понесли из пещеры сие драгоценное тайное знание всем людям.

      Спасение пришло с другой стороны, откуда никто и не чаял.

      Глава 2,

в которой рассказывается, что такое царские знаки (автор советует читателю поискать таковые на себе)

      Отец у будущего короля был шорник.

      Первенца своего он нарек Стремглавом и не ошибся: едва подросши, паренек носился по деревне так, словно вышиб перед тем с разбегу крепкую дубовую дверь и никак не может остановиться.

      Доставалось ему за резвость, конечно, крепко. Да иначе и быть не может в доме, где хозяин – шорник. Звали его Обухом, и за дело: был он здорово крепок и скор на руку, нравом свиреп, волосат, и даже брови над переносицей у него срослись от постоянной злости. Злость он вымещал на шкурах, на жене и на единственном сыне.

      Порол он сына и недоуздком, и чересседельником, и шлеей, и шлейкой, и подпругой, и гужами, и вожжами, и постромками, и поводьями, и, наконец, временами.

      Выходила двойная польза: и товару испытание на прочность, и отроку отеческое наставление.

      Спина и то, что ниже ее, у Стремглава от наставлений настолько закалились и задубели, что на коне он мог всю жизнь проездить без всякого седла и не опасаться вражеской стрелы в спину.

      Но не мечталось даже бойкому Стремглаву ни на коне подолгу красоваться, ни в бою отличаться, поскольку батюшка хотел передать старшенькому и единственному сыночку свое ремесло. Шорник Обух был жаден и у кожевников готовые кожи не покупал, а подрабатывал сам еще и живодером, и дубильщиком,