Венецiанская утопленница. Александр Климов

is>Грязной тиной,

      сырой паутиной —

      плетут век окно,

      что разделило их,

      но…

      Холст обрывается грубо обрезанный.

      Старый рисунок давно часом съеденный – служит теперь ширмой в комнате, где слишком много бывает мужчин.

      Тлеет на сердце невесты.

      Ведьма горит с нею вместе.

      Тень дует в пламя

      – ночь обращает в день.

      Тлен…

      2

      Ночь над Чемульпо разрывает девичий визг.

      Корабли на приколе отвечают долгим гудком пожарной тревоги.

      Лай откормленных собак будит корейский порт.

      Цветник госпожи Дома Пионов покидает заведение в спешке. На землю сыплются лепестки пламени.

      Аромат пожара приманивает жужжащих тележками мародёров.

      Шлюхи с зарёванным гримом тянут копченый скарб на горбу. Под светом газового фонаря утончённые бутоны Дома Пионов распускаются придорожными сорняками.

      Алая роза расцветает над городом – вспыхивает черепица на кровле пагоды.

      Треск!

      Жар.

      Вой госпожи, потерявшей бордель – лучший из худших в Азии. Злые шутки посетителей на всех европейских языках.

      Звон каланчи.

      Пожарная команда тянет брезентовые рукава и любуется заревом.

      На землю ложится тень чернее вороньего крыла —

      на крыше объятой пламенем стоит человек —

      моряк российского военного флота —

      Чай Готтофф,

      тщетно пытается раскурить китайскую трубку от тлеющего рукава.

      Он очевидно пьян, но факт игнорирует.

      Ветер треплет его фигуру. Огненный шторм рисует ему кроваво-золотые крылья за спиной. Люцифер в аду грызёт ногти от зависти.

      Моряк возносится одним шагом в пустоту, в которой отчётливо видит трап в небо и летит вниз.

      Девушки на земле визжат и широко открывают глаза, чтобы впитать каждый миг падения русского.

      Земля свистит в лицо Готтоффу. Он всё ещё пытается раскурить трубку.

      После полуденного ливня земля мягка, ровно настолько, чтобы моряк не умер от удара сразу.

      – Живой! – слышит Готтофф свой собственный голос и через мгновение глохнет от хруста коленных суставов.

      Зрители не спешат на помощь. Хозяйка указывает на Готтоффа полицейским, как на поджигателя.

      3

      Готтофф на операционном столе. Керосиновые лампы качаются под потолком. Черти пляшут вокруг стола с ножами и пилами. Лица прячут за белыми масками. Один из них наклоняется к лицу моряка и медленно выцеживает по слогам:

      – Служить хотите? Дальше? На флоте?

      – Нет, – шепчет ему Готтофф, не имея сил лгать.

      – Ну-с…

      Доктор терзает ноги ланцетом, как чайка раненую нерпу клювом.

      Чай хотел что-то спросить, но это что-то куда-то пропало…, и он заглянул под стол в его поисках, но там было только море, бескрайнее синее-синее, чёрное море…

      Готтофф уснул первый раз на этой неделе тихим сном.

      4

      Пять дней спустя, Чай выслушал приказ о своей демобилизации, затем подтянул одеяло до подбородка и нашёл свои ноги, там же где и всегда, в бинтах и гипсе.

      – Я в детстве тоже всегда коленки бил.

      Унтер, зачитавший приказ поддержал разговор:

      – Хотели отнять ноги, да доктор молодой настоял оставить. Ты подумай, надо они тебе?

      – Подумаю, – пообещал Готтофф.

      Унтер наклонился и вытянул из-под койки, на которой лежал Чай – деревянную тачку без бортов, на низком ходу, с каучуковыми колёсами.

      – Езжай домой. Более ты не ходок. Ноги у тебя теперь только для формы, содержания в них никакого. Сам потом попросишь отрезать, да только с тебя уже тогда меньше десяти рублей не возьмут.

      5

      Крейсер ушёл с утренним приливом в море.

      Не занятые на вахте моряки стояли на корме, сплёвывали за борт и дразнили акул.

      С пристани им отчаянно махал бескозыркой Готтофф. Моряки кричали ему вдохновляющие ругательства, а он утирал глаза и жевал губы, чтобы не расхохотаться от радости возвращения домой.

      6

      Необъятна Россия. А ещё более велика она, когда преодолеваешь её без копейки в кармане да на инвалидной тачке. Миллионы вшей успели вывести своё потомство, умереть и вновь родиться в складках бушлата моряка.

      Родное Междуречье – город N. Старинные бейшлоты сдерживают пять рек, как обручальные кольца блудливые пальцы. Город в ладони Водяного – живёт посреди почерченной реками низины.

      От воды в город по утрам заходит