Воздух Атлантиды. Светлана Геннадьевна Леонтьева

потешка.

      Ну, бывает же так: твоя мама, любовница ли позвонит,

      а ты им вопреки говоришь, как орёл или решка,

      что мы сбудемся. Что мы друг в друга насквозь проросли

      в вымирающем мире, где всё апокалипсис сразу!

      Ты, который по пункту телесно отъятый, вдали,

      в остальном весь со мной. И поэтому, милый, ты спасся!

      ***

      К моему лицу так плотно приросла маска!

      Как будто на Лермонтовский «Маскарад» иду, приглашённая в дом Энгельгардта.

      Собрались почти все: Баронесса, Шприх и Арбенин негласно,

      и проиграна карта.

      И когда разрешат маски снять – я сдеру с лица кожу

      и увижу, что множество мной заменили! Красивые лица,

      розоватые щёки…и люди стройнее, моложе,

      у меня лишь останется право в гримёрке садиться.

      Все мы – мистеры икс в магазине, на улице, в лифте,

      выражение глаз однозначно: ни силы, ни воли, протеста.

      Семинебна реальность. И воздух настоян на спирте.

      Изменяются матрицы, оси, правления, тресты.

      Маскарад «двадцать-двадцать»! Довыслушать тишь, доносить чтоб

      своё тело до шёпота и обветшаться до крика,

      и чтоб снова понять в сотый раз, что разбито корыто

      берестовое, льдовое и лубяное из лыка.

      Если хочешь пойти, получи пиар-код по программе,

      есть у всех теперь симки, есть карты малюсенький пластик.

      Что твориться в Нью-Йорке, Ухане, Милане, в Бергамо:

      смертный бой, на который объявлен был кастинг.

      Я так чувствую, словно мне выдали лёгкие, чтобы

      не мои, а чужие, я ими дышала, дышала,

      и мне всё было мало, вдыхала я целой утробой,

      позвоночником, рёбрами, но мне опять было мало.

      Ибо я выдыхала своё: моё детство, мой город, вокзала

      колокольчик лиловый, подснежник и цветик мой алый.

      А вдыхаю дымы, а вдыхаю я яды и сразу

      всю таблицу Д. И. Менделеева серую, жгучую явно!

      Вот поэтому маску к лицу я приклеила, буду до мая

      мистер иксом, убитою Ниной. Я в маске – урод безобразный,

      обезличена, обезустена, обезъязычена напрочь.

      Перепуганный, страхом объевшийся бродит народ

      невидимкою-вирусом. Церковь закрыта, лишь шабаш

      разгулявшейся нечисти. Как же мне делать рот-в-рот

      бездыханному космосу, чтобы ожил он, дыханье?

      Без него мне не жить, в муках корчась, взывая: «Спасись!».

      За какие там деньги купили нас скопом тюльпаньим,

      как укропа пучок ли, салата всю прежнюю жизнь?

      Песнь Небесной Сороки

      Проникаю во сны твои иссиня-чёрные!

      Это я-то, целующая небо, не первый сорт?

      Это я-то? Вокруг воробьи, сойки, вороны,

      вдруг попавшая в лонг твоих списков и в шорт?

      Это я-то, простирающая к тебе руки-крылья,

      которые ты обрубала раз пять?

      А я ими, отрубленными, в бессилии

      всё пыталась тебя пожалеть и обнять?

      Пригвождённая тобою к столбу позорному,

      затоптанная, камнями битая! Камень твой,

      как