Воздух Атлантиды. Светлана Геннадьевна Леонтьева

социальная. Имущих власть, имевших.

      Препоны, губернаторы, ЖЭК, Дуки.

      Разочарованные! О, как много женщин

      не то, чтоб бескультурных. Но в культуре.

      Не то, чтобы бездарных, но почти что!

      Из двадцать первого я века – в черно-бурье

      и в кашемировое завернулась, шкурье,

      чтобы не слушать! Больно, больно слишком!

      О, если б, если б этот самый Вронский

      да с пересчётом ровно на два века:

      вот также бы в любви водоворонку

      увлёк меня б румяную от снега!

      Увёл. Уговорил. С пути содвинул.

      Убил бы память. В сердце – медь с шипами!.

      А сам бы, не дай Бог, как дворянину, –

      война ж кругом!

      Нельзя остаться, – в спину

      ему б кричала, кинувшись: «Я с вами!»

      О, милый, милый! Родненький! Любовник!

      Терновник! Слива-ягода! Останься!

      И – тело под ноги ему б своё смоковье,

      и груди белые ему бы, уст багрянцы!

      О, если б я была Карениною Анной!

      Безмерною, ревнивой, бесшабашной,

      непризнанною обществом, незваной

      на бал, на скачки, где Фру-Фру изящна.

      В извечном, пряном, непогибшем смысле,

      где мир весь-весь на гибких, скользких плитах.

      О, если б лучшей женщиной! Чтоб письма

      читать любовные, не эсэсмески. Титул

      носить «её сиятельство», сиять бы

      и не померкнуть! Несгоревший ужин,

      не выходить из этого романа,

      не выходить из этой недосвадьбы,

      не выходить, где луч до боли сужен.

      Да что там луч? Из фобий, страхов, маний,

      из жёрл, помолов, из петлей вокзалов,

      из всех ролей, театров и антрактов!

      Лишь только слышать: как там дребезжало

      всей нотой «до» простуженного такта!

      ***

      Глаголь, народ мой, обо всём глаголь!

      В музее Пушкина в снегах струится площадь.

      Глаголет каждый камень, город, роща.

      О, мне вот так бы выглаголить боль!

      Когда я в «Скорой помощи» – поёт

      стихами Пушкина моя кардиограмма.

      Она глаголет веще и упрямо.

      Глаголь, глаголь, в глагол вмести быльё,

      весь задыхающийся ритм мой, брызги света

      из неубитых строк убитого поэта.

      И «Скорая» меня везёт, где площадь.

      Аттракцион. Детишки. Мамы. Лошадь.

      Глагольны все! Глагола остриё

      впивается мне в жемчуга предсердья.

      Ни встать. Ни выдохнуть. Ни выхаркнуть. Ни сесть мне.

      И Белым морем город мой плывёт,

      а пред глазами русский весь исход

      от расселенья руссов, арий, скифов

      и Гавриил Романовича мифы.

      Глаголь. Глаголь! Вопит во мне народ.

      И закипают самовары медные

      в моей груди всерусскими победами.

      Морошку, клюкву, яблоки и мёд

      подкладываю между я беседами…

      А после, после, Боже, с пистолетами

      дуэль на Чёрной речке. Падай, свод

      теперь в любой глагол. Рифмуй глаголы.

      Нет дела никому до высшей школы,

      до высшей