Сокровища Каялы. Александр Гущин

не заботясь, никуда не торопясь, ни с кем не считаясь. Я нечаянно повернул камень. Брызнули ослепительные лучи, словно пронзили моё часто бьющееся сердце. В мгновение ока захлопнул футляр, сунул его в карман, решив, что с этой ценностью никогда не расстанусь.

      Под восковой женской головкой находилась маленькая шкатулка в виде орехового стула с гнутыми ножками. Обивка миниатюрного стула-шкатулки была репсовоя, синяя, в розовую полосочку. В ореховом кладохранилище я обнаружил три нитки жемчуга. Две по сорок бусин, и одна большая – в сто десять. Затем нашёл брильянтовый кулон, старинной работы, стоимостью в четыре тысячи фунтов. Далее в стуле были кольца. Не обручальные, не толстые, глупые и дешёвые. Дорогие, тонкие, лёгкие, с впаянными в них чистыми, умытыми брильянтами. Сокровища Каялы подавляли воображение. Тяжёлые ослепительные подвески, кидающие на женское ухо разноцветный огонь, поражали красотой. Ввергали в трепет браслеты в виде змей с изумрудной чешуёй. Очаровывало жемчужное колье, которое было по плечу опереточной примадонне. Венцом всему была сорокатысячная бриллиантовая диадема.

      Я оглянулся. В тёмных углах узких лабиринтов трюма вспыхивал изумрудный свет. Брильянтовый дым держался над моей головой. Жемчужные бусы катились по деке трюма, прыгали по обрезкам досок. Драгоценный мираж потрясал океанское судно.

      На дне огромного гроба со свастикой, под стулом-шкатулкой была котиковая шуба, подбитая уникальными чернобурыми лисицами. Воротник был сшит из соболей. Пришитые карманы шубы переливались мехом горностая. Карманы были набиты золотыми медалями, платиновыми нательными крестиками и золотыми мостами. В шубе находились золотые часы и портсигары, обручальные кольца, перстни, браслетки, фермуары. Я подсчитал горностаевые карманные сокровища. Не меньше, чем на четыреста тысяч брильянтов. Под шубой было большое овальное, весом килограммов десять, золотое блюдо. На блюде лежал массивный Золотой Телец. Снизу, похороненные под ценностями, придавленные тяжестью Тельца, лежали два простых христианских креста-распятия, изготовленные из потемневшего ливанского кедра. На древние кресты я не обратил внимания.

      В «ногах» «фашиствующей» «дамы с каменьями», в дальнем конце огромного гроба Нормы Джин, оказался ларец настоящей индийской работы. Скорее сундучок, производства бенересских кустарей-литейщиков. У сундучка был литой, массивный запор, изображавший сидящего Будду. К резной ручке на крышке был привязан шёлковым шнуром ключ.

      Я распахнул ларец. В свете фонаря заблестели, заиграли драгоценные камни, о каких читал в приключенческих книгах, и мечтал мальчишкой в Репном. От блеска сокровищ можно было ослепнуть. Странно, но в ларце-сундучке, вместе с драгоценными камнями, находился какой-то невзрачный старинный стакан, сделанный из потемневшего материала. Сосуд-стакан был похож на дешёвую чашу для причащения. Чашу сунул в карман, продолжая наблюдать за игрой