Необжитые пространства. Том 1. Проселки. Виктор Ростокин

пахнущей бензином.

      «В жилье питайся хлебом, колбасой…»

      В жилье питайся хлебом, колбасой,

      Пей водку и с супругою ругайся,

      Коли, к несчастью, ты не холостой,

      Но тут уж сам, как сможешь, разбирайся.

      Упор же основной задумки сей

      На то, чтобы не стал ты домоседом,

      Власами не оброс, как лиходей,

      Округе насылая ночью беды.

      Чтобы уют не превратил тебя

      В скота, оплывшего вонючим жиром,

      Тетрадку в пухлых пальцах теребя,

      Дал заключенье:

                          «Я стою над миром!»

      Зад оторви от кресла, распахни

      Дверь, плесенью обметанную толсто,

      На воле вольной волюшки вдохни

      Заместо горько-ветреного тоста.

      И ты среди деревьев и травы

      Воскреснешь…

                        Словно вновь родился!

      Сползет венок лавровый с головы

      Бесшумно, как и, впрочем, появился.

      И ты осмыслишь далее, как жить,

      Какой идти дорогой, чем заняться.

      И истинным поэтом коль не быть,

      То сущим человеком оставаться.

      Вот так чуть-чуть переиначил я

      Некрасова непраздничные строки.

      Словами ведь он не сорил зазря,

      Когда о русских гневался пороках.

      Некрещеный

      Хоронили Алешина друга

      Михаила – за тридцать ему.

      И опять секанула вьюга

      Больно по сердцу моему.

      А стояло погожее лето,

      Цвел бессмертник,

                                дымился шалфей.

      И о радости пела куплеты

      Птаха средь наклоненных ветвей.

      Не понять ей людские страданья,

      Укорять я ее не берусь.

      Может, тоже спытала прощанье

      И безмерную хладную грусть,

      И над сникнувшим плакала птенчиком,

      И гнездо покидала не раз —

      Приносила румяное семечко…

      Но ледышкой тускменился глаз.

      Все похоже. Но в измерениях

      Разных. Воля тут, стало быть,

      Бога. От горя мать серая,

      Шепчет:

             «Мог бы еще пожить,

      Да проклятая водочка… сношенка…

      Что ж о том теперь говорить!»

      Гроб зарыли, смиренно, негромко

      Поминать удалилися, пить

      Мужики, и дети, и бабы

      В «Старый Замок» – такое кафе.

      И за ними последовал я бы,

      Если б смысл не открылся в грехе.

      Михаила ведь не отпевали,

      Некрещеным он рос и жил.

      А причину сельчане знали —

      Мать его всяк судил да рядил.

      Коммунист она и заветам

      Ильича непреклонно верна.

      Михаил нарушал запреты,

      Отклоняясь порой от вина,

      Посещал тихомолком церковь.

      С ним ходил Алексей – мой сын,

      Он крещеный, с Иисусом в сердце,

      Другу он говорил:

                            «Не один

      Ты на свете…» Теперь вот

      Оба «там».

                  Но по разным местам.

      А возможно… Душою