Отпуск. Андрей Красильников

его положении, таил особый смысл. Сдать за три года три экзамена и обобщить собственную работу было для способного человека плёвым делом. Положение аспиранта давало несравнимо более важное – свободу для исследования других толщ, не менее заманчивых. Так новая страсть притягивала к себе и незаметно стала всепоглощающей.

      За время Аликова аспирантства в стране сменилось четыре правителя. Первый унёс в могилу тайну сокрушения своего предшественника, второй – тайну наглых вторжений кованого сапога в чужие пределы, третий – тайну превращения молчалиных не только в фамусовых, но и в романовых. Четвёртый едва заступил на вахту и пока эпатировал всех своей открытостью, способностью к человеческой речи и далеко идущими обещаниями.

      Молодости свойственно верить. Не проживший на земле и трёх десятков лет Ланской поверил этим обещаниям и понял: пора менять кожу. Предчувствие подсказывало: наступает новая эра, но недолгая, как и всё хорошее в российской истории. Земная кора пока подождёт. К ней можно вернуться и в шестьдесят, при очередном вожде. Сейчас же надо пробовать своё перо.

2

      Жара к вечеру не спадала, а только переходила в духоту: так двояко воспринимает человеческий индивид одно и то же погодное явление в разное время суток.

      Ланской после обеда (если можно назвать им запивание полутора литрами домашнего кваса салата из огурцов, помидоров и редиски) натянул зачем-то шорты и занял прежнее место в саду. Работать он не хотел и не мог, хотя тешил себя иллюзией, будто всё-таки трудится над новой рукописью, придумывая хитросплетения сюжета. Он действительно погружался в фантазии, сидя в шезлонге, но потом, оставаясь наедине с листом чистой бумаги, выводил подчас совсем другое. Впрочем, какая-то польза от такой подготовительной работы всё же была.

      Сейчас он вынашивал повесть о своём дальнем родственнике, жившем в восемнадцатом веке. Этот молодой человек не совершил ничего геройского, не написал ни строчки, даже не продлил свой род. И всё же оставил неизгладимый след в истории государства российского.

      А всё потому, что его любила сама императрица.

      Любила в числе многих, но каждый из обласканных ею мужчин, по неумолимой логике филистеров всех времён и народов, становился частью вечности, достойной сохранению в памяти народа. Увы, мещанская страсть к вуайаризму приняла в наши дни гипертрофированные размеры. Не умеешь подглядывать в замочные скважины – лучше не берись за перо. Скоро эту науку в Литинституте преподавать придётся. Судите сами: роман хороший едва ли издашь тысяч в пять экземпляров, а тираж мемуаров вздорной девицы, якобы спавшей с всенародно почитаемым актёром, достиг шестизначной величины. У бедняги, погибшего совсем молодым, остались жена, дочь, тоже прекрасные актрисы, для них эти откровения свалились как снег на голову, разбередили едва затянувшуюся рану, но толпа, всех их по-своему любившая, упивалась бульварным чтивом, вынуждая предприимчивого издателя выпускать