Горькая соль войны. Сергей Синякин

дрожит его тело на дне воронки, поднял финку и отполосовал от его маскхалата кусок ткани, которым вытер свое лицо.

      Лоскут сразу же покраснел.

      В кармане у немца нашлись сигареты. Некоторое время я курил, прикидывая обратный путь. Неизбежный штрафной батальон меня не пугал. Быть может, это единственно возможное место для того, в ком проснулся зверь и умерла душа, которая позволяет человеку оставаться самим собой.

      А зверю для охоты необходим простор.

      Тихое дежурство

      Коля Суконников пришел в милицию после ранения.

      Форма стесняла его, он никак не мог привыкнуть к милицейской фуражке и плотной полотняной гимнастерке, слишком тесной в подмышках. Сегодня у него было второе дежурство, которое, как и первое, обещало быть спокойным. Район патрулирования у них был такой – уже после восьми народ забивался по домам и на улицу носа старался не казать.

      Напарник – пожилой милиционер, которого в отделении все уважительно звали Никодимычем, неторопливо объяснял ему, пока подковы их шагов гулко отщелкивали шаги по ночной улице:

      – Уголовные и в мирное время последние суки были, а уж теперь, когда все по карточкам стало… У меня соседка, трое ртов в семье, так у нее рабочую карточку вытащили в очереди. Вот убивалась бабонька! Моя воля, я их на месте бы к стенке ставил. А им суд, говорят, даже на фронт отправлять стали. Ну, ты, Коля, сам посуди, какие из них солдаты, если они только и умеют, что замок с ларька сорвать или подрезать сподтишка!

      Он вдруг остановился, взмахом призывая Суконникова молчать.

      Впереди был одноэтажный маленький магазин, перед которым на ветру покачивалась одинокая лампочка.

      – Что? – севшим от волнения голосом спросил Суконников.

      – Да не пойму, – сказал Никодимыч и расстегнул кобуру. – Тени какие-то в окне почудились. А кто в магазине ночью может быть?

      – Ничего не вижу, – сказал Николай, добросовестно вглядываясь в слепую темноту окна.

      – Вот и я не вижу, – сказал Никодимыч. – А ведь мельтешило что-то.

      В маленьком дворике магазина стояли бочки, и у сарая высилась груда ящиков.

      Замок на служебной двери со стороны двора был сорван.

      – Вот, – удовлетворенно сказал Никодимыч. – Значит, не почудилось.

      – Может, ушли уже?

      – Как же, ушли! – хмыкнул Никодимыч. – А чью ж тогда харю я в окне видел? С фасаду они не вылезут, там все в решетках. Значит, на нас пойдут!

      Он подобрался к двери, распахнул ее ударом ноги и крикнул:

      – Эй, хевра! Выходи по одному! Руки за голову, оружие на землю!

      Ему бы сбоку стоять, а так первый же выстрел из темноты магазина угодил ему в шею. Никодимыч засипел, хватаясь за рану рукой, и осел.

      Суконников даже сам не заметил, как наган у него в руке оказался.

      – Слышь, мусорок, – сказали из пахнущей старыми пряниками и соленой селедкой темноты. – Ты нас не видел, мы уходим. Годится?

      – Вам теперь отсюда только в морг, – сказал Суконников, щупая шею