Приют Грез. Гэм. Станция на горизонте. Эрих Мария Ремарк

синь для палитры, а также шоколадные конфеты для лакомки Паулы. Кекс и масло на столе. Где чашки и сахар, вы знаете. Чай тоже. Чувствуйте себя как дома. Фриц».

      – Насчет лакомки – это камешек в твой огород, – ввернул Фрид.

      – Отнюдь! Ох уж этот дядя Фриц! Вовсе я не лакомка, – возмущенно выпалила Паула, грызя кекс.

      – Совсем не лакомка, – подтвердил Фрид и протянул ей всю вазочку.

      – Фрид, до чего же ты противный! – Она топнула ножкой. – Научился у этого Эрнста, слова не скажет без насмешки. Мне восемнадцать лет, прошу это учесть! Я уже не ребенок, а молодая дама!

      – В этом никто и не сомневается!

      – А вот и нет! Ты сомневаешься! И обращаешься со мной как с ребенком! Сомнение, выраженное в действиях.

      – Нижайше прошу о прощении, сударыня!

      – Ну вот, ты опять ехидничаешь.

      – Ах… Значит, так: прости, Паульхен, ты – молодая дама.

      – По правде?

      – Воистину!

      Ее плутовские глазки смеялись.

      – Вот и отлично! Ах, Фрид, глупенький, я вовсе не хочу быть молодой дамой.

      Она весело расхохоталась.

      Фрид совсем растерялся.

      «Вот и пойми этих длинноволосых», – подумал он.

      – Фрид…

      – Ну что еще?

      – Завтра мы пойдем принимать воздушные ванны, ясно?

      – С удовольствием, Паульхен. Может, пойдем и на море, поплаваем?

      – Отличная мысль! Чем больше отдаешься солнцу, воде и ветру, тем лучше! Ах, Фрид, до чего же приятно, принимая воздушные ванны, сбросить с себя одежду и предоставить доброму солнышку нежить и ласкать твое тело! Подумай только, недавно я сказала что-то подобное одной приятельнице, и та сочла все это в высшей степени неприличным. Вот какие люди еще существуют на белом свете!

      – Они полагают, что их тело – сосуд греха. А грех-то и есть главная радость жизни!

      – Дядя Фриц тоже всегда это повторяет. Мы должны не стесняться своего тела, а радоваться ему! Он и сам поклонник красоты! Более того! Он – служитель красоты! Как великолепно изображает он невинную наготу! Если я когда-нибудь и выйду замуж, то только за такого, как дядя Фриц. Да только второго такого не найти!

      – А ты знаешь, что он опять взялся за ту большую картину? Он нашел для нее модель!

      – Знаю, сударь. Это моя школьная подруга. Элизабет Хайндорф.

      – Она, наверное, существо особого сорта.

      – Само собой.

      – Ничего удивительного, раз она твоя подруга.

      – Вода уже кипит? Настройся на что-то другое, ладно?

      – Чайник уже поет.

      – Тогда тащи сюда и чайник, и заварку. А также тарелки и чашки. Чтобы дядя Фриц не счел нас за лентяев.

      Фрид послушно расставил на столе тарелки и чашки, покуда Паульхен ловко заваривала чай.

      – Ах, Фрид! Все наоборот! Цветы поставь вон туда… Может, с художественной точки зрения ты и прав, но с практической – все совсем наоборот. О, бестолковые мужчины, что бы вы делали без нас!

      – Ты права, Паульхен, без вас и жить не стоило бы! – раздался веселый голос от двери.

      – Наконец-то,