Волчий Сват. Евгений Кулькин

его стопой чуть подскуливали половицы.

      – Ну а шкалик-то поднесешь? – спросил Богдан Демьяныч, все еще обращаясь к Кольке. – За то, что по поздну да вьюге к тебе приволокся.

      И Клюха заметил, как мать уже шарила в горке, искала единственную рюмку, которой удостаивается самый знатный в доме гость.

      – Якимовна! – остановил ее Охлобыстин. – Да не гоношись! Я и из простонародного стакана пить не разучился. Был бы повод.

      Стакан ему пододвинул Вычужанин.

      – А вот уже и налит, – сказал.

      – Ну бывай! – снова обратился Охлобыстин к Кольке. – Не унывай и нас, грешных, когда обретешь силу, не забывай.

      Он размашисто выпил и, не закусывая, произнес:

      – Вишь, как у вас тут славно да гарно! И такой прозаический человек как я, стихами заговорил.

      Охлобыстин был большим лесхозовским начальником. Только не в районе, а в самой области. И квартира у него была в самом центре города. Туда, помнится, они с отцом один раз заходили, когда возили Богдану Демьянычу кусок лосятины и бок дикого подсвинка.

      Только после третьей чарки Охлобыстин, глыбисто поднявшись над столом, утолил любопытство всех, кто сидел рядом и давил косяка на сверток, который все еще лежал нераспеленутым.

      – А теперь, Николай Арефьич, – обратился он к Клюхе, – прими мой подарок. Но… – Богдан Демьяныч сделал почти такую же, как и дядя Гараська заичку, и продолжил: – Но тут есть один подтекст, попробуй угадать, в чем он?

      И Охлобыстин сдернул покрывало с подарка.

      Все, кто в ту пору находился в горнице, ахнули. Это был новый магнитофон «Эльфа».

      – А сейчас, – Охлобыстин подошел к розетке, что была на отдалении от стола, – мы прослушаем, что тут записано.

      В уши ударила музыка.

      – Ты поклонись ему и поблагодари! – зашипела в затылок Клюхе мать.

      Но Колька растерянно молчал и глядел на зеленый глазок, который нежно пульсировал при всяком усилении звука.

      Когда мелодия, которую воспроизводил магнитофон, иссякла, чуть картавенький женский голос, в котором не трудно было Клюхе узнать дисканток дочки Охлобыстина Марины, произнес:

      – Вы слушали фуги Баха в исполнении победителя конкурса имени Чайковского Николая Плетнева.

      И тут же эфир был смят болельщицкой разноголосицей. Репортаж вел Николай Озеров.

      А после того как на пленку оказался записан эпизод из жизни знаменитого боксера Николая Королева и отрывок из книги о замечательном разведчике Николае Кузнецове, Клюха понял намек, с которым Охлобыстин дарит ему магнитофон. Конечно же он должен будет походить на кого-нибудь из своих достойных восхищения тезок.

      Последняя запись не была со стадиона или из концертного зала. Она велась из тихого кабинета, где, как полушепотом заявил диктор, шло бюро обкома партии. И повышения голосов там особого не было. Правда, главенствовал один: тихий, но с небольшим нажимчиком, которое бывает у пера, не делающего клякс. Того, кто вел бюро, звали Николай Митрофанович, и был он, как сообщил Охлобыстин, первым секретарем.

      Остаток