Неупиваемая чаша. Повести и рассказы. Иван Шмелев

взял Илья, а, озаренный опаляющей душу силой, взял заготовленную для церковной работы доску. Иной смотрела она, радость неиспиваемая, претворенная его мукой. Защитой светлой явилась она ему, оплотом от покорявшей его плотской силы. Девственно чистой рождалась она в ночах – святая.

      Все, что когда-то узнал Илья: радости и страдания, земля и небо и что на них; жизнь в потемках и та, далекая, за морями; все, что вливалось в душу, – творило в Илье этот второй образ.

      Силой, что дали Илье зарницы Бога, небывающие глаза – в полнеба; озаряющие зарницы, что открылись ему в тиши рассвета и радостно опалили душу: силой этой творился ее неземной облик. Небо, земля и море, тоска ночная и боли жизни, все, чем жил он, – все влил Илья в этот чудесный облик. Стояло в глазах – и не могло излиться. Огромное было в глазах, как безмерная самая короткая жизнь даже незаметного человека.

      Две их было: в черном платье, с ее лицом и радостно плещущими глазами, трепетная и желанная, – и другая, которая умереть не может.

      И вот на двадцатый день кончил Илья работу. Сказал госпоже своей:

      – Вот, кончена моя работа…

      И ему стало больно.

      А она, радостная, сложила по-детски руки, смотрела и говорила:

      – Какая прекрасная… я ли это?!

      Не было барина – уехал на охоту. Илья стал собирать кисти.

      Она сказала:

      – Илья… это вы сделали для меня, я знаю. Я хотела иметь вашу работу. Она сохранит меня для моего ребенка…

      И тут увидал Илья, как ее глаза потемнели скорбью и горько сложились губы. Словами сказал:

      – Сладко было мне писать ваш образ!

      А взглядом сказал другое. Робко взглянула она. Этот взгляд принял Илья в награду.

      XVII

      Вернулся барин с охоты – а говорили, что и с «полотнянки», – выполнил обещание. Получил Илья волю по законной бумаге. Спрашивали Илью дворовые:

      – Куда же ты определишь себя, Илья?

      И удивлялись, что не думает Илья ехать на вольную работу. Иные говорили:

      – Тепло ему сидеть на нашей шее!

      Говорил им Каплюга:

      – Дураки вы, дубье! Да вам его чтить как надо! Взял, один, такой труд на себя, расписал вам церкву! Два года почитай работал! А вы: тепло ему на нашей шее!

      Не хотел Илья никуда ехать. Осень – куда поедешь! Пошел к барину – спасибо, сказал, за волю. Попросил, не разрешит ли пока до весны остаться. Разрешил барин:

      – Живи, Илья, хоть до смерти! Это твое право.

      Подивился Илья: стал ему носить Спирька Быстрый барское кушанье.

      Спросил Спирьку:

      – Скажи, кто приказал тебе кушанье мне носить?

      Ухмыльнулся Спирька:

      – А барыня так наказала.

      Помялся-потоптался и прибавил:

      – А барин опять к девкам своим уехал. Барыня-то, никак, больно скучает…

      Сладко заныло сердце Ильи. Пошел в парк, бродил по шумящим листьям, смотрел к сквозившему через облетевшие кусты дому. Неделю все ходил, ждал встретить. Шли дожди. Плохо стало Илье: надорвала ли его сжигающая работа,