Счастья и расплаты (сборник). Евгений Евтушенко

рвется из шкуры своей.

      Бежала освобожденной

      от всех фотокамер, одежд.

      Бежала новорожденной

      от оскорбленных надежд.

      Бежала, нещадно пораня

      бесценные ноги свои,

      бежала туда, где пираньи,

      но нету жестокой любви.

      И было мне стыдно и тошно,

      ну хоть от себя откажись.

      Как в душу проникло все то, что

      я сам ненавидел всю жизнь!

      Когда я догнал тебя, Дора,

      я с неба услышал сигнал,

      как будто у края позора

      сбежавшую совесть догнал.

      И замерла ты в просветленье,

      вздохнула, прервав полет:

      «Не становись на колени…

      Тебе это так не идет».

      12

      Предчувствия любимых – как прозренья.

      Оправданы любимых подозренья,

      когда несчастье где-нибудь нас ждет —

      и у чужих, и у родных ворот.

      Я не гадал, что принесет тот август.

      Какой позор, что трусость, или наглость,

      или, скорей, их мстительный гибрид

      в сановных старичках заговорит,

      и арестуют приглашенных чехов,

      на танках по-хозяйски в Прагу въехав,

      и вот от этих воинских успехов

      социализм, как Палах[10], сам сгорит.

      Когда посол Добрынин так неловко,

      глаза припрятав, ноту зачитал,

      в руках дрожала мятая шифровка

      о том, что государственный металл

      (а сиречь танки – дружбы упаковка)

      по просьбе чехов помогать им стал,

      то Киссинджер не рвал и не метал,

      а оченно довольно захихикал,

      готовый для заслуженных каникул.

      А я в то время, ну, не то что хныкал,

      но чуть самоубийцею не стал.

      И мне помог и голубь из Сантьяго,

      и образ Доры – красота, отвага,

      когда мой идеал – социализм —

      вдруг развалился, падший символ блага,

      где воры и убийцы завелись.

      И мать моих двух мальчиков Мария,

      которая мне сдаться не дала,

      так срифмовалась с именем Россия,

      как будто ею с девочек была.

      Я буду счастлив за мой дух в потомках.

      Пусть они будут

                не слепцы в потемках,

      пусть – ни слабцы

                и ни в крутых подонках —

      ответят

                (не за чье-то «Very good!»):

      «Мы Евтушенки.

                А они не лгут».

      Все в моей жизни горькие разводы

      мне не давали от любви свободы.

      Я не умею разлюбить любимых,

      и потому я из живых —

                не мнимых.

      13

      Когда на ногах нетвердых

      мы с Дорой вернулись в отель,

      она развернула сверток:

      сравнить ли гамак и постель?

      Повесив гамак на террасе,

      была беззащитно гола.

      Что делать мне с ней – я терялся,

      когда меня вся обняла.

      Вот это любви знак верный —

      смущение рук и глаз,

      когда

10

Ян Палах – пражский студент, сжегший себя, протестуя против ввода советских танков в Чехословакию.