Мы все горим синим пламенем. Анатолий Андреев

прелести ее очаровательному лицу, обрамленному светлыми волосами, прядь которых то и дело непослушно выползала из-за ее небольшого, отдельно красивого уха. Можно было целую вечность сидеть и просто любоваться ее милыми жестами, нелживой мимикой, постоянными поворотами головы…

      – Как это тебя угораздило, папа. Многие наглотались дыма, отравились угарным газом. У многих просто нервный шок. Много ушибов. Но никаких трупов нет, за исключением вас.

      – Мы не в счет. Мы не трупы, – с ноткой мужества в голосе заявил Горяев. – Значит, версию о террористах решили отменить. Жалкие политиканы! Значит, им больше не нужен образ невинной жертвы! Пропали мои тиражи!

      – Папа, ты о чем? С тобой все в порядке? Алексей, папа в своем уме?

      – Я соображаю в сто раз лучше, чем Алексей Юрьевич. Выпей воды. Успокойся. Продолжай.

      – Говорят, поджог устроила какая-то Катерина в отместку своему любовнику, чужому мужу.

      Здесь великолепная Марина вновь отчего-то покраснела, слегка, самую малость.

      – Кошмар! – возмутился Леонид Сергеевич. – В это трудно поверить. Кому же она мстила, а? Как вы полагаете, Алексей Юрьевич?

      – Откуда мне знать? – в ответе Оранжа явно сквозила озабоченность, которая так не свойственна молодости и которая настигает нас после того, как мы, несколько раз обжегшись на молоке, усердно дули на воду. – Вы же лучше меня соображаете. До четырех считать умеете? Вы жили в девятнадцатиэтажном доме! Как же вы добирались до своего восьмого! Наверно, то и дело путали его с четырнадцатым.

      – Что за нервные люди населяли этот копченый небоскрёбишко! Маньяки! Какие злые языки! Страшнее арбалета! – Леонид Сергеевич положительно вышел из себя.

      – Муся, не томи! Моя квартира не сгорела?

      – Какая она тебе Муся! Не забывайтесь, Алексей Юрьевич!

      – Виноват, Марина э… Леонидовна. Вы случайно не в курсе, моя скромная квартира номер 71, что на седьмом этаже, на солнечную сторону, окна не заклеены, из-за моей лени и нехватки времени, да, да признаю, – так вот моя замечательная квартира цела? Она не сгорела? Эта Катерина меня ни с кем не перепутала? Может быть, вы случайно, одним глазком успели увидеть…

      – Да успокойтесь, Алексей э… Юрьевич, ваша квартира в целости и сохранности. Какое отношение вы имеете к этой сумасшедшей Катерине?

      – Никакого! Клянусь самым дорогим на свете!

      – А моя квартира, доченька? В мою квартиру ты заглянула?

      – Ну, конечно, папа. Зачем же я, по-твоему, ходила в этот дом?

      – Да, действительно… Ко мне, конечно… И что с моей квартирой?

      – Как что? Я надеюсь, что ты не тот чужой муж, которого следовало бы спалить.

      – Как ты можешь такое говорить своему отцу! Так цела квартира?

      – Да цела, цела. Что вы так оба спохватились!

      – А я и не сомневался, что цела! – воскликнул Горяев, хлопнув себя по коленке. – У меня в прихожей на стене рядом с зеркалом висит сура из Корана. Арабская вязь на медном листе. Специальная древняя техника: буквы продавлены, покрыты лаком. Там пожелание благополучия