Аргентинец. Эльвира Барякина

под ногами. Запахи прели, грибов, близкой реки – так надышишься, что кончик носа холодеет.

      Впереди всегда Жора с Еленой, следом Нина – в фетровой шляпе и охотничьей куртке. В косе – запутавшаяся ольховая шишечка. Нагнать, схватить за плечи, развернуть к себе и поцеловать…

      Нина оглядывалась на Клима:

      – Я специально для вас подосиновик на обочине оставила – вы что же, не заметили его?

      Какое там!.. Она смеялась:

      – Тоже мне грибник!

      Нина всегда набирала полную корзину, а Жора с Еленой больше дурака валяли: завидев сыроежку с обломанным краем, они вопили «Мое!», спорили из-за нее и покатывались со смеху.

      Обедали, сидя на поваленных деревьях, хлебом и ледяным молоком из фляжки. Один раз видели лису. Жора погнался за ней и свалился в ручей.

      – Поделом, – сказала Нина, помогая ему снять мокрый свитер. – Лис нельзя обижать.

      – Эх, мне бы ружье! – стучал зубами Жора.

      Нина отдала ему куртку. Она ухаживала за братом, давала ему съесть с ладони запоздалую малинку. Если она любила кого-то, то не скрывала этого.

      Возвращались во временно оживший барский дом – измученные не столько ходьбой, сколько терпкостью воздуха и красотой навалившейся осени. Сидели все вместе на залитой солнцем веранде. Нина и Елена чистили грибы – у обеих черные пальцы от грибного сока; Жоре велели нанизывать боровики на тонкие прутики. Климу как гостю поручили занимать другого гостя – Григория Платоновича, который прятался у них от строгой Варвары.

      – У вас осталась супруга в Аргентине? – спросил тот, раскуривая цигарку. – Или, может, невеста?

      – Нет.

      Григорий Платонович пустил дымное колечко:

      – Что ж вы не подыскали себе девушку?

      – В пять лет собирался жениться на няне, но получил отказ. С тех пор что-то не тянет делать предложения.

      Клим заметил, как Нина подняла голову и внимательно посмотрела на него. Солнце просвечивало сквозь поля ее соломенной шляпы, и у Нины по щекам разгуливали крошечные сияющие веснушки. Она отвернулась, и они искрами пронеслись по ее лицу – будто ветер погнал золотую пыль.

      Девушки, конечно, были – просто сейчас странно о них вспоминать. И еще невыносимо слышать, как Елена просит Жору заправить ей за ухо выбившуюся прядку – он заправлял и, никого не стесняясь, целовал свою душеньку в висок.

      – Это хорошо, что вы не оставляете моих племянников, – сказал Климу Григорий Платонович. – А то народ у нас дикий: черт его знает, что ему в голову взбредет. Ехали бы вы, ребятки, в Нижний от греха подальше.

      На Клима накатывала тоска, стоило ему подумать об этом. В городе все пойдет по-другому.

      Острое, невыносимое чувство скоротечности… Климу позволено быть с Ниной завтра, послезавтра, может, еще немного. Она отгораживалась от него непробиваемой вежливостью и нестерпимым гостеприимством. Принимала подношения: ежика в шляпе, черные сливы, связку окуней, – но всегда отодвигалась, если Клим оказывался слишком близко: в таком подарке она не