Книга и братство. Айрис Мердок

родителей, они принадлежали к какой-то суровой христианской секте, она ненавидела христианство.

      – Этому есть психологическое объяснение.

      – Объяснения – это просто отговорки! Иногда она называла себя цыганкой, иногда еврейкой. Люди ее боялись, но и обращались за помощью, она все умела. Занималась лозоискательством, изгоняла привидения, могла вызвать дождь, помочившись… и, конечно, занималась абортами…

      – Конечно!

      – У нее был дурной глаз, в буквальном смысле, один глаз такой странный, и…

      – Как у Дункана! Но вряд ли у него это дурной глаз… хотя ему бы небось хотелось, бедняге!

      – У нее было много книг, мне кажется, она надеялась сделать какое-нибудь поразительное открытие.

      – Ненормальные на это способны.

      – Ну, тогда мы немножко ненормальные. Почему, по-твоему, на кладбищах сажают тисовые деревья? И еще это как социализм.

      – Как социализм?

      – Да, это антиобщественное общество, форма протеста, как то, чем занимается Краймонд и…

      – Ну, Лили, – сказал Гулливер, – перестань смешивать разные вещи, начали с твоей бабушки, а теперь опять вернулись к Краймонду!

      – А что, он тоже хочет власти, пишет магическую книгу.

      – Ты ведь знаешь его, да?

      – Когда-то знала, – осторожно ответила Лили. – Но в последнее время нечасто видела его.

      Лили только что пришло в голову, что будет весьма недурно, если Гулливер посчитает, что она была любовницей Краймонда. Она никогда не осмеливалась намекать кому-то на это. Даже сейчас она боялась, что Гулливер может уловить в ее словах намек и не поверит ей или, еще хуже, поверит и скажет что-нибудь Краймонду. Что в точности она сказала? Она уже не помнила. А все вино виновато.

      Они завтракали дома у Лили. В квартире рядом со Слоун-сквер были огромные окна с диванчиками под ними и широкие эдвардианские двери из тика. Полукруглый эркер в гостиной, где они сидели за овальным столом, выходил на улицу и видно было, как ветер несет желтые листья высоких платанов и аккуратно усыпает ими тротуары. В камине пылал огонь. Комната была пестрая, заставлена вещами, почти безвкусная; было в ней нечто чувственное и восточное, как подумалось Гулливеру, возможно, след ужасной бабки. Наверное, он был идеальным гостем для этой комнаты. Ему нравился причудливый до умопомрачения вкус Лили: почти черные обои, современный зелено-кремовый ковер шахматного рисунка и с эффектом углублений, напоминавший мозаичный пол экзотического внутреннего дворика, диван с ковровыми и с расшитыми подушками, на котором Лили валялась, бездельничая, блестящие поверхности, заставленные коробочками и статуэтками, дорогими безделушками, которые Лили «под настроение» покупала в дорогих магазинах. Ему нравилось, как тут пахло новыми вещами, даже старые вещи пахли как новые.

      Да, они стали друзьями. Прежде у Гулливера никогда не было приятельниц. Это единственное из произошедшего с ним за последнее время, что не было обречено