Книга и братство. Айрис Мердок

сказал:

      – Почему, черт побери, Дункан должен все время проигрывать, почему именно он падает в реку! Хотел бы я знать, что на самом деле произошло в Ирландии…

      – По-моему, не следует быть слишком любопытными, – возразил Дженкин, – мы иногда пытаемся проникнуть в подробности чужой жизни. Внутренний мир другого человека может сильно отличаться от нашего. С этим сталкиваешься.

      Джерард вздохнул, признавая правоту слов Дженкина и невозможность для себя проникнуть в его душу.

      – Что тебе открыли нового на тех летних курсах, Дженкин, ты еще не пришел к Богу, а?

      – Сядем, – предложил Дженкин. Они сели, и он наполнил бокалы. – Я просто хотел узнать, что происходит.

      – В теологии освобождения?[46] В Латинской Америке?

      – На планете.

      Они помолчали. Дженкин сидел сгорбившись, убрав под себя короткие ноги, отчего казался круглым, как яйцо, а Джерард – выпрямившись, вытянув длинные ноги, руки висят, галстук распущен, темные волосы в беспорядке.

      – Ненавижу Бога.

      – «Тот, кто единственный мудр, хочет и не хочет зваться Зевсом». Знаешь, Гераклит был не таким уж наказанием.

      Джерард рассмеялся. Он вспомнил, как часто за минувшие годы самоопределялся через непохожесть на друзей, отличия выявлялись в долгих подробных разговорах. В каком-то смысле жизнь каждого из них походила на их детские надежды. Тем не менее сейчас он в еще большей мере сознавал то человеческое одиночество, о котором толковал Дженкин.

      – Раз он чего-то хочет или не хочет, это предполагает, что он существует.

      – Тебе следует написать о Плотине, святом Августине и о том, что случилось с платонизмом.

      – В самом деле, что? Левквист сказал, что я испорчен христианством!

      – Если считаешь, что поднимаешься вверх по лестнице, то действительно поднимаешься вверх.

      – Если считаешь, что дорога ведет вперед, то и идешь вперед.

      – Всем это свойственно, тут нет никакой заслуги.

      – Ты живешь в настоящем. А я никак не могу найти настоящее.

      – Порой мне хочется отбросить метафоры и просто думать.

      – Думать о чем?

      – Какой я лукавый и плутоватый раб.

      – Опять говоришь метафорой. Терпеть не могу всю эту христианскую хвалу и хулу. И все же…

      – Ты пуританин, Джерард. Ты упрекаешь себя за недостаток некой идеальной ужасной дисциплинированности!

      – Помнится, ты сказал, что все мы завязли в эгоистических иллюзиях, как в огромном липком сливочном торте!

      – Да, но я не столь категоричен. К чему разрушать здоровое эго? Это неблагодарное занятие. Разговор с тобой пробудил во мне аппетит. Останешься поужинать? Пожалуйста.

      – Нет. Я думаю, что есть человеческое предназначение, ты же – что судьба, рок. Может, так ты узнаешь больше.

      – Ох, трудно сказать. Я сейчас вспомнил Берлинскую стену. Она белая.

      – Ну да, белая.

      – Вот таким я представляю себе зло. Надо задумываться над этим. Возможно, задумываться постоянно. И над злом в себе тоже. Начинать с того, что с тобой творится.

      – Вечно ты все смешиваешь, – сказал Джерард. –

46

Леворадикальная социальная концепция современного католического богословия, зародившаяся в 1960-х годах в Латинской Америке.