Тангейзер. Юрий Никитин

обхватил огромными лапищами сарацинку и мощно прижал ее к себе с такой силой, что у нее вылетело дыхание.

      Освободившись, она погрозила ему кулаком, но уходить не спешила, а лицо, как показалось Тангейзеру, стало уже не таким уж и хмурым.

      Яффу укрепили со всех сторон, любой натиск выдержит, штурмом не взять, а осады обходятся нападающим намного дороже, чем тем, кто спрятался за стенами.

      Наступили дни вынужденного безделья. В лагерь императора зачастили послы и делегации от султана аль-Камиля, брата великого Юсуфа ибн Айюба, известного в Европе как Саладин, что умер несколько лет назад, оставив власть менее воинственному, но более мудрому брату.

      Манфред, появляясь все реже, сообщил гордо, что эмир Фахруддин ибн ас-Саих, лучший друг султана и его личный посланник, привез императору удивительный трактат под названием «Алгебра» великого ученого аль-Хваризми. Император, владея арабским так, словно это родной язык, не только прочел, но и моментально ухватил суть, пришел в восторг от изящности и простоты сложнейших вычислений.

      А если учесть, что он из-за тесных связей с исламскими учеными уже знает арабские цифры и давно отказался от сложных и неудобных при вычислениях римских, то с трактатом по алгебре он носится, как с величайшей драгоценностью, что превышает стоимость его короны.

      – И что, – прогудел Карл недовольно, – и мы будем учить эти трактаты вместо свершения славных подвигов?

      Манфред заверил:

      – Подвиги будут! Наша цель – Иерусалим, забыли?

      – Мы нет, – ответил Константин, – а император?

      – Император ничего не забывает, – сказал Манфред. – Просто он заглядывает вперед дальше нас всех.

      Тангейзер, укладываясь поздно ночью, слышал, как восторженно и самозабвенно верещат жабы, здесь они не квакают, а выводят замысловатые трели, прямо болотные соловьи, в комнату залетели и неспешно плавают в воздухе, как в плотной темной воде, светлячки, но ближе к утру наконец-то потянуло прохладой.

      Под утро вместо луны поднялся полумесяц шафранного цвета, весь сарацинский, повис над миром, как предвестник нового мессии, свет от него не холодно-призрачный, как в Германии, а теплый и оранжевый…

      Он набросил на плечи плащ, от жаркого солнца нужно спасаться заранее, Константин приоткрыл один глаз и сонно поинтересовался, куда это дурного поэта несет в такую рань.

      Тангейзер сказал тихо:

      – Спи, спи…

      Константин проворчал:

      – Тут заснешь… Ишак целую ночь орал!

      – Но сейчас же не орет?

      – Уже поздно, я разозлился. Это не ты его?

      – Нет, – ответил Тангейзер. – Зачем мне ишак, я тут одну измаилтянку присмотрел…

      Константин пробормотал:

      – Какое счастье, что я стихи не пишу…

      Тангейзер, пригнувшись, вышел из палатки, горячий воздух сразу напомнил, что это не суровая и холодная Германия, здесь он в другом мире, расскажи кому дома про здешние чудеса – не поверят.

      Сильно прищурившись, он взглянул в пылающее синим огнем небо, безумно яркое, немыслимое на его родине. Солнце едва