Тангейзер. Юрий Никитин

посмотрел на изумленного Тангейзера, расхохотался гулко и мощно.

      – Здорово? Это не песенки сочинять!

      Тангейзер встрепенулся, ответил обиженно:

      – Это не песенки.

      – А что?

      – Это то, – сказал Тангейзер, – что может тебя поднять даже со смертного одра и бросить защищать свой дом или страну!.. Это то, что заставляет тебя смеяться и плакать, хотя на тебя не подействует ни щекотка, ни зверские пытки.

      – Гм, – сказал Константин, – ладно-ладно, ты прав. Эдэм дас зайне!

      – Чего-чего?

      Константин отмахнулся:

      – Да уж не помню. Это я ученостью побахвалился.

      Тангейзер сказал, несколько раздраженный, вдруг показалось, что старшие боевые товарищи над ним подшучивают:

      – Человек, придерживающийся фактов, и поэт никогда не поймут друг друга.

      Константин сказал с радостным удивлением:

      – Правда? Тогда Библия для тебя должна быть Книгой из Книг!

      Тангейзер возразил:

      – Но Библия… разве там не все факты?

      Константин покровительственно похлопал его по плечу.

      – Да, – сказал он, – конечно. Но настолько опоэтизированные, что под пластами поэзии их и не рассмотришь… Но ты, похоже, Библию знаешь плохо?

      – Почему? – спросил Тангейзер настороженно. – Я ее прочел всю!.. Начиная с сотворения мира. Правда, про людей пропустил, неинтересно, но сотворение мира – красотища неописуемая! Каждая строфа дышит величием… Я пытался положить на музыку, но не сумел, слишком грандиозно. Нужно много разных инструментов, а не одна моя лютня…

      Константин повторил медленно:

      – А про людей пропустил… Хорошо сказано. Люблю я тебя, Тангейзер! Весь ты какой-то…

      – Какой?

      – Не такой, – сообщил Константин. – Но, наверное, поэты и должны быть немножко иными?

      – Все люди немножко иные, – ответил Тангейзер. – Поэт должен быть иным очень даже множко! Одной ногой вообще в другом мире…

      – Сумасшедшим?

      – На грани.

      Поздно вечером, натягавшись камней, усталый и голодный, он пришел в их дом, плотно поужинал, хотя поэты должны голодать, сочиняется вроде бы лучше на пустой желудок, ага, поговорите там, знатоки, а он еще и запил целым кувшином вина, после чего достал лютню.

      Когда пришли Константин и Вальтер, тоже запыленные, Тангейзер уже сидел на подоконнике и задумчиво перебирал струны, наигрывая легкую мелодию, останавливался, подтягивал струны, снова начинал пощипывать серьезно и сосредоточенно.

      Константин разделся и с наслаждением мылся, хмурая немногословная сарацинка в длинном пестром платье притащила из своего дома кувшин с водой и лила тонкой струйкой, бережно расходуя, крестоносцу на голову, в ее глазах Тангейзер видел тщательно скрытое изумление мощной фигурой франка.

      – Лей больше, – потребовал Константин.

      – Утонешь, – ответила сарацинка.

      – Лей!

      – Воды