Неспящие. Чарли Хьюстон

я вжал ствол «томкэта», похожий на большой палец руки, во впадину пониже подбородка.

      Но даже при идеальном лирическом аккомпанементе подходящий момент еще не наступил.

      Поэтому, когда машины таинственным образом тронулись в путь, разделяясь на две стороны от неподвижного «мерседеса» с женщиной, всхлипывающей внутри, я сунул пистолет обратно в кобуру из кротовой кожи и плавно понесся по изрытой дороге, мимо места съемки (искусно воспроизведенной сцены дорожной аварии), думая, что ее всхлипы прозвучали идеальным диссонансом к диминуэндо ди Стефано на высокой до в арии Фауста: «Привет тебе, приют невинный»:

      Привет тебе, приют невинный,

      Привет тебе, приют священный,

      Все о любви здесь говорит мне,

      И все невинностью здесь дышит!

      Как мне мила вся эта простота.

      Парк еле дышал.

      Дело было не только в том, что ему на голову надели мешок, но и в том, что он был далеко не первым, на кого этот мешок надевали. Заскорузлая от высохшего пота, покрытая коркой старой рвоты у открытого конца, черная дерюга мешка не просто перекрывала воздух.

      А еще у него болели колени.

      Он уже понял, что нельзя пытаться сесть на ноги ради отдыха. Он сделал так один раз и получил удар дубинкой по лопаткам, который заставил его выпрямиться.

      А еще у него онемели пальцы.

      Это внушало тревогу, но гораздо большую тревогу внушало то, что он терял ощущение пластиковых наручников в том месте, где они врезались в его запястья. Нарушить кровоснабжение пальцев – это одно, а целиком нарушить циркуляцию крови в кистях рук – совсем другое и гораздо более опасное.

      Человек справа простонал что-то по-испански.

      Ботинки прошли по кафельному полу комнаты, отдаваясь эхом, и полицейская дубинка с фонариком отскочила от черепа.

      – Заткни пасть!

      Парк почувствовал, что человек наваливается на него, и как-то попытался его подхватить, отклонившись всем телом далеко назад и стараясь удержать вес человека своим туловищем. Мышцы бедер, и так уже дрожавшие, не выдержали, и они оба свалились на пол.

      – Вставай! Вставай, мать твою!

      Кто-то всей пятерней схватил его за волосы сквозь мешок и потянул вверх, ставя на колени.

      – Стой прямо! Прямо, тебе говорят, сволочь!

      Кулак лениво задел его по уху.

      – Сейчас башку тебе снесу.

      Громкое жужжание пронзило комнату, вибрируя в затхлом воздухе, грохнула задвижка, и дверь открылась, впуская столб свежего воздуха, который Парк почувствовал на предплечьях.

      На плитке пола взвизгнули кроссовки. Зашуршала бумага.

      – А, три, три, ноль, эйч, тире, четыре, тире, четыре, ноль.

      Его руки вздернулись – кто-то захотел взглянуть на пластиковый наручник, застегнутый на его запястье.

      – Да, этот.

      Дубинка врезалась ему в ребра.

      – Вставай, сволочь.

      Он попытался разогнуть ноги и подняться, но ему удалось