Мизерере. Жан-Кристоф Гранже

чем через полчаса он будет дома. Сварит себе горячего кофе и возьмется за книги. Похоже, политический след самый правдоподобный. К утру он будет знатоком политической истории Чили.

      Он подъезжал к кольцевому бульвару, когда зазвонил мобильник.

      – Это Мендес.

      – Есть новости?

      – И да и нет. Как я и думал, результаты анализа на токсины отрицательные. Зато есть кое-что другое. – Патологоанатом прокашлялся и продолжал: – Кое-что непонятное. Я завершил исследование шрамов – в частности, на члене. Изучил их под микроскопом.

      – И что?

      – Они появились не в семидесятых годах. Куда там. В некоторых даже содержится гемосидерин. Следы железа, проще говоря, крови. А это значит, что рубцы едва образовались.

      – Неужели его пытали в этом году?

      – Да нет, не пытали. По-моему, тут все куда гаже…

      – То есть?

      – Он сам себя изувечил. Такие раны характерны для некоторых видов извращений. Ты перевязываешь себе член, чтобы повысить чувствительность…

      Армянин хранил молчание. Мендес продолжал:

      – Знал бы ты, с чем приходится сталкиваться… Да вот на прошлой неделе я получил фрагмент фаллоса. По почте. Кусочек члена, клянусь. И на этом кусочке…

      – Ты считаешь Гетца извращенцем?

      – Садомазохистом. Хотя я не уверен на все сто. Но мне нетрудно себе представить, как он кромсает свой пенис…

      Касдан подумал о Насере – молодом педике. Участвовал он в этих грязных забавах? Тут он вспомнил об их эротических играх на водопроводной станции. Наметился новый след. Причудливый мир извращенцев. И версия о неизвестном сексуальном партнере, садисте и убийце.

      – Больше ничего?

      – Еще с протезом не все ясно.

      – Какой протез?

      – Я тебе вчера говорил, что Гетц перенес операцию.

      – О'кей. Вспомнил.

      – По номеру протеза я хотел выяснить, где он изготовлен и кем была сделана операция.

      – Не вышло?

      – Нет. Хотя происхождение мне известно – протез изготовлен крупной французской лабораторией, но не удалось установить, какая клиника его приобрела. Никаких следов.

      – Как ты это объяснишь?

      – Получается, что его вывезли за границу. Но тогда остался бы след на таможне. А его нет. Протез покинул Францию, но никакой иной границы не пересекал. Совершенно непонятно.

      Касдан терялся в догадках. Может, это просто бюрократическая ошибка? Пока его больше занимало другое открытие: возможная склонность чилийца к садомазохизму.

      Касдан поблагодарил Мендеса за очередной факт, который узнал на несколько часов раньше Верну, и отключился. Свернул с кольцевого бульвара на улицу Шапель, наслаждаясь отсутствием пробок. Вообще-то эта дорога вечно забита. А еще ему нравился ночной Париж под дождем: блестящий и умытый. Сорок лет ему приходилось ездить ночью по городу, и до сих пор не надоело.

      Снова зазвонил телефон.

      Касдан ответил, выруливая на улицу Мак-Дормуа.

      – Месье Касдан?

      – Это я, – сказал он, не узнавая голос.

      – Я