Апокриф. Давид из Назарета. Рене Манзор

о любви и…

      – …и не дарить ее своим близким? – закончил Шимон фразу, зная, что Марии это не позволит сделать ее застенчивость.

      – Я упрекаю себя за такие мысли, но… Давид ужасно страдал оттого, что рядом не было отца. Впрочем, гораздо больше до смерти отца, чем после. Сейчас, по крайней мере, у него есть оправдание. Вы говорили с ним об этом?

      – Нет. И так-то оно лучше. Об этом ему следовало бы поговорить со своим отцом, а не со мной. Да и не с тобой.

      – Ты, без сомнения, боишься разочаровать его?

      – Иной раз лучше разочаровать человека, чем утратить его.

      Мария согласилась с этим, едва сдерживая слезы.

      – Я сама виновата во всем. Мне следовало бы… объяснить Иешуа, что… Давиду, в отличие от него, не хватало отца… Он его практически не видел.

      – Осторожней, сестричка, не богохульствуй…

      – Когда он воскрес, на третий день после распятия на Голгофе, он не стал встречаться с сыном. Он виделся со мной, со своими апостолами, но только не с ним. Как ты можешь это объяснить?

      – Я не смогу это объяснить, как и много чего прочего, связанного с ним. Возможно, он полагал, что так будет менее жестоко по отношению к Давиду.

      – Что значит «менее жестоко»?

      – Поставь себя на место своего сына, хоть на мгновение. Тебе семь лет, ты видишь, как на кресте умирает твой отец, а три дня спустя тебе говорят, что на самом деле он жив, но на земле пробудет лишь сорок дней, а потом исчезнет. Что бы ты при этом чувствовала? Разве для тебя не было бы лучше, чтобы он оставался мертвым, а ты бы скорбела о нем?

      – Для меня – нет. Проститься с ним гораздо важнее, чем скорбеть о нем, Шимон. Знаешь, если с Давидом что-нибудь случится, я себе этого никогда не прощу. Потому что во время нашего последнего разговора мы спорили, вместо того чтобы говорить слова любви.

      – Это был не последний ваш разговор, сестричка, – сказал Шимон, нежно беря в свои ладони руки Марии. – Мы найдем Давида в Иерусалиме, как мои родители нашли Иешуа в Храме, когда ему было двенадцать лет. Он тогда объяснял книжникам, что те ничего не поняли в Священном Писании.

      Мария, улыбаясь, утерла слезы.

      Буря утихла, а вместе с ней и гул, который заглушал все звуки снаружи. Шимон прислушался, ему показалось, что он слышит цокот копыт.

      Первой отреагировала Мария.

      – Давид! – крикнула она, подскакивая.

      В следующий миг она уже была в седле.

      12

      Выглянув из пещеры, Мария с ужасом поняла, что цокотал копытами вовсе не конь Давида, а лошади целого отряда римлян. С первыми красноватыми лучами восходящего солнца они отправились в сторону их фермы. Возглавлял отряд Савл из Тарса – она узнала его.

      Мария осмотрелась в поисках какого-нибудь укрытия, но она была у подножия скалы и спрятаться было не за что. Когда Шимон оказался возле нее, римляне ее уже заметили и стремительно помчались в их сторону.

      – Сколько их там? – спросил зелот, уже сидя в седле.

      – Вместе с Савлом тринадцать.

      – Дай мне с ними разобраться самому, – тихо проговорил